Избранное

Говорил он на старинном нашем диалекте, делая долгие паузы, словно прислушивался к призывным крикам перелетных птиц, порождавших эти воспоминания, и следил взглядом за коровами на альпийском лугу. Я понимал, что острый запах сигары, птичьи прощальные голоса, позвякиванье колокольцев на шеях коров, очертания гор напоминают ему о событиях далекого прошлого и помогают забыть пыль и духоту цементного завода, шум компрессоров и кранов и очертания небоскребов.

— Ой–йа, — частенько повторял он. — Ой–йа, Марио.

И мне приятно было слышать эту старинную присказку, которую редко услышишь в наши дни.

На обратном пути, с трудом крутя педали, я взбирался наверх и еще раз останавливался возле него, чтобы немного перевести дух. Он спрашивал, что слышно в мире (для него миром отныне стало вновь обретенное селение), что пишут в газетах. Я читал ему заголовки, но нередко замечал, что он вовсе не слушает — его больше занимают акробатические прыжки синиц в ветвях сливового дерева.

Однажды утром после ночной живительной грозы в горах в безоблачном небе ликовали жаворонки, под стрехами щебетали ласточки и я, как всегда, спустился на своем велосипеде в селение. Мой старик сидел под деревом, курил, пригревшись на солнце. Я торопился отправить статью в газету, и потому лишь поприветствовал его велосипедным звонком.

— Чао! — крикнул он мне. — Какой чудесный день. Ой–йа!

На обратном пути я не застал его на привычном месте; в траве валялся опрокинутый стул. Тогда я слез с велосипеда и вошел в дом, чтобы рассказать старику о последних событиях в мире. В кухне собрались его правнуки и жена внука.

— Дядя Анджело умер, — сказали они мне. — Только ты проехал, как он свалился со стула, а когда мы подбежали, он уже не дышал. Мы его положили на диван в столовой. Что же теперь нам делать?..

Сестра умершего Мария отчаянно рыдала, держа его за руку.

— Анджело, брат мой! — кричала она. — Анджело. Ну взгляни, взгляни же на меня!

Мой друг, адвокат, который каждый год приезжает сюда из Рима на месяц, потому что любит здешние края и здешних людей, проявил большую деловитость и расторопность. По телефону связался с одним из сыновей Анджело и сообщил ему о смерти отца. Он также позвонил американскому консулу, ведь Анджело был гражданином США, а затем врачу и приходскому священнику. Позаботился он и о том, чтобы старик лежал как пристало покойнику, а то тело уже начало каменеть. А я стоял и думал: «Лучше и справедливее всего похоронить его среди своих, на сельском кладбище, окруженном елями, лугами, горами, рядом с родным селением, где жизнь течет, как в старые времена». Но сыновья решили перевезти гроб на авиалайнере и похоронить отца в Чикаго.

С ближайшей американской военной базы в специальном длиннющем автомобиле вскоре прибыл похоронный агент с образчиком своих товаров. Он показал родным покойного десятки фотографий разных гробов, из всевозможного дерева и со всевозможными украшениями. Гробы для атеистов и для католиков, для евангелистов и мормонов, для женщин и мужчин, для молодых и стариков. С вензелями и завитушками из бронзы, латуни, меди, серебра и даже золота. А внутри задрапированные дамасским шелком, самых разных цветов и стилей, гармонирующих с цветом кожи и с чертами дорогого усопшего. Привез он и образчики кремов, румян, духов, одеколонов, лаков, похоронного одеяния. И все это — от заморозки до погребения на городском кладбище в Чикаго, включая доставку тела самолетом, — значилось в точном прейскуранте цен.

И в соответствии с этим прейскурантом родные Анджело заказали все необходимое по телефону из Америки. Но прежде чем он, обряженный столь пышно, отправился в путь, мы отнесли его в церковь, где его крестили восемьдесят четыре года назад. В церковь пришли женщины и дети, несколько старых друзей и соседи. И когда длиннющий автомобиль американского могильщика увез нашего эмигранта в последнее, безвозвратное путешествие, мы помахали ему на прощанье. Ой–йа, Анджело!

Пастух

Снег падал на леса и дома, в небе стаями летали и перекликались вороны. В магазинах и дорогих лавках в центре селения толпились люди, покупая подарки. У подъемников живописные длинные цепочки лыжников медленно подвигались к сиденьям с крючками. А на склоне горы инструкторы терпеливо объясняли новичкам, как на скорости делать повороты, резко останавливаться, снова наращивать скорость и эффектно тормозить.

Через полчаса, когда наступит вечер, юноши и девушки в ожидании ужина будут отплясывать в остериях под музыкальные автоматы, после чего отправятся на грандиозный бал, где будет играть уже настоящий оркестр. Но как только начнет смеркаться, я, как и в прошлые годы, увижу Бепи Пюне, который по горной, засыпанной снегом тропинке возвращается в родной дом, откуда доносится аппетитный дымный запах поленты.

Ему восемьдесят лет, но он упрямо не хочет греться у теплой печи. Там, наверху, у Вальджардини, в затерянном в горах хлеву его ждут несколько овец, собака и ослица — живое оправдание его трудов.