Избранное

Тем временем надвигалось новое столетие‑XX век. В городе устроили грандиозный праздник. Добровольная пожарная дружина под началом Витадоро была мобилизована вся до единого человека. Надраив до блеска лестницы, помпы, багры и брандспойты и проверив их действие, пожарные облачились в парадную форму. После полудня в сопровождении веселой толпы ребятишек, под звон колокола и цокот копыт они въехали на шестерках лошадей в нарядной сбруе прямо в центр города. По свистку усатого командира, подававшего то длинные, то короткие условные сигналы, и повинуясь отрывистым, как удар бича, приказам, добровольцы надели на шланги брандспойты и пустили в ход ручные насосы, забиравшие воду из Пача. И вот, к великому восторгу публики, вызвав трепет девичьих сердец, они подняли длинные складные лестницы и приставили их к крышам самых высоких зданий. Были опасения, как бы предстоящий ночной фейерверк на вершине Гайга не подпалил крытые соломой и тесом дома и не сжег город. Под возгласы изумленной толпы, приказы командира и пересуды зевак показательные выступления пожарных завершились, и все направились в остерию Файона, где по распоряжению мэра бесплатно угощали вином.

Первыми в город вошли альпийские стрелки с фанфарами. Они выступили из части сразу же после обеда в 17.00; у городской заставы их встретили мальчишки, рассчитывая на угощение из «специального пайка», выданного солдатам по случаю праздника. Мгновенно вылизав свои миски, дети присоединились к солдатам и в такт маршу били ложками по дну посуды. Вскоре появились фанфары «Красных беретов». Эти были уже навеселе и играли невпопад: маршрут они начали на окраине города, а он протянулся на несколько километров, и по пути не пропустили ни одной остерии под тем предлогом, что надо бы смочить горло, причем смачивали они его так усердно, что никак не могли поймать губами мундштук. Городской оркестр и ансамбль «Мора» подготовили серьезную программу из Верди и Пуччини с дуэтами для тромбона и корнета в исполнении лучших музыкантов: играли из окон домов на противоположных концах площади. Толпа рукоплескала и вызывала на бис солистов с такими мощными легкими.

Мальчишки озорничали и бросали снежками в постового Фрелло, с утра пораньше нализавшегося граппы. Девушки сердито взвизгивали и жеманничали, но все–таки разрешали парням себя тискать и сыпать снег за пазуху, а уж они–то совсем расхрабрились и разве что на голове не ходили по случаю всеобщего веселья.

В трактире «У башни» и в кафе «Свет», в «Императорском орле» и «Белом кресте» — во всех остериях города царило праздничное оживленье и суматоха. Лица у людей стали приветливые, все приглашали друг друга к столу, угощали вином и предлагали закусить — такое редко увидишь, даже на праздники.

В полночь приходский хор «Схола канторум» исполнил во время торжественной мессы праздничный гимн «Вознесите господу», специально написанный маэстро Перози; вслед за этим, когда обыватели, власти, офицеры и солдаты альпийского гарнизона высыпали на улицы и площади нашего города, с вершины Гайга был дан первый залп гигантского салюта, перепугавший всех собак в округе, а также щеглов и дроздов в клетках у птицеловов.

Один Тёнле не был вместе со своими земляками. Обидно нарваться на арест как раз в ночь праздничного фейерверка. Однако где сказано, что он не имеет права повеселиться вместе со всеми на празднике, о котором столько было говорено при свете масляной лампы и под жужжание веретен на вечерних посиделках? На исходе дня Тёнле взобрался на вершину Катца, из гартского леса натаскал по снегу кучу хвороста, сложил ее у подножья креста, присел на бревно возле сторожки Рунцев в ожидании нового столетия. Рев фанфар и крики возбужденной толпы доносились даже сюда. Выждав, пока погаснет последняя вспышка гигантского салюта, стихнут в горах раскаты и собаки угомонятся, Тёнле зажег свой одинокий костер и выпил глоток граппы из принесенной с собой фляжки. Внизу многие заметили его костер, а жители нашего поселка, спустившиеся в город повеселиться, хитро подмигивали друг другу — знай, мол, наших.

Не смог Тёнле отпраздновать вместе с земляками и в кругу семьи славную ночь 1900 года, не удалось ему и через несколько месяцев повеселиться на свадьбе дочери, выходившей замуж за парня из семьи Кампланов, тех, которые жили в Бортони. На стол выставили свежий хлеб, шоколад, молоко и даже телятину в соусе (правда, это блюдо предназначалось только для взрослых). Тёнле подарил дочери на обзаведение хозяйством несколько серебряных талеров. Все приданое невесты было прядено и ткано у себя дома и стоило немалых лишений, потому что три зимы кряду полотно не носили к Стернам обменивать на другие товары, а складывали в сундуки.

Только в 1904 году наш Бинтарн смог наконец показываться на улице, работать в поле и ходить в лес без страха перед гвардейцами или карабинерами: в царствующем доме появился на свет наследный принц, и по этому случаю была объявлена амнистия.