Избранное

Ни Цзао недоумевал: отчего отец так разволновался? Но потом догадался, вернее, почувствовал, что отец очень его любит. Он поверил в искренность отцовского чувства, а еще он узнал о прекрасных грезах отца, не имевших ничего общего с их жизнью. Многих его слов он просто не расслышал, но все равно они, словно острой иглой, кололи его — впивались шипами в самое сердце, разрывая душу. Неужели в самом деле так печальна их жизнь — его с отцом, мамы, сестры, тети, бабушки, многих друзей или соседей, других семей? Действительно, он и сам ощущал скуку долгих душных дней лета. Мечты отца помогли ему еще лучше понять всю тяжесть тоскливого бытия. Мальчик никогда в своей жизни не видел белой яхты и даже не представлял, как она выглядит. Как-то на уроке рисования он попытался изобразить яхту с парусом, нарисовал и солнце, несколькими линиями изобразил волны, как рисуют все дети. Белая яхта ему очень понравилась, он только пожалел, что у него ее нет. Но все же, если то, что сказал отец, шло от чистой души и вполне искренне, то зачем он это сказал? Хочет ли он уберечь его детство или, наоборот, пытается разрушить, исковеркать? Действительно ли он переживает за детей или только исторгает свою собственную боль, распространяя ее вокруг себя, как инфекцию? Имеют ли смысл или пользу его высокопарные слова, полные возмущения и трагизма, содержащие жалобу на Небо и людей? Способны ли они помочь, улучшить человеческую судьбу, изменить жизнь детей? Если какой-то человек действительно любит детей, то вряд ли ему стоит впадать в истерику перед маленьким мальчишкой… А эта белая яхта! Разве он сам строит ее — этот корабль для нового поколения людей? Ни Цзао вспомнил, когда отец в тот вечер ужинал в европейском ресторане вместе со смазливой дамочкой, он, Ни Цзао, испытал невероятную скуку. Виной всему был его отец, разве не так? Но тогда кто же он — его отец: любящий родитель или злой дух, мудрец или сумасшедший? А вот теперь этот большой мужчина плачет, наверное потому, что жалеет самого себя, плачет очень жалостливо, некрасиво. Мальчик, не выдержав, начинает рыдать вместе с отцом.

Вполне возможно, что тогда в детстве мысли Ни Цзао не имели такой определенности и ясности, как потом, и он еще не мог в то время определить своего отношения к подобному проявлению родительских чувств. Вероятно, ему еще трудно было произнести нужные слова или выразить какие-то сложные понятия. Он их просто не знал. Но растерянность и смущение, которые он тогда испытал, были столь глубокими и впечатляющими, что впоследствии он хорошо помнил это свое состояние — даже спустя несколько десятилетий и даже после смерти отца. Возвращаясь в своей памяти к этой сцене, Ни Цзао вспоминал и отчетливо представлял, что в тот день он действительно сильно переживал, видя страдания отца по поводу несчастливого «детства». Сердце мальчика саднило, будто в груди у него была незаживающая рана.

— Не плачь, не плачь! — стал успокаивать его отец. — Давай лучше вместе поиграем. Я сейчас свободен от дел, и мне хочется с тобой поиграть. Залезай на меня, как на лошадь, можешь даже хлестать плеткой и понукать. Или давай устроим соревнование по боксу. Я буду только защищаться, атаковать не стану. При каждом удачном ударе я буду выставлять мизинец, это значит — я проиграл. Или делай на коне кувырки, а я буду тебя страховать. А может быть, нам сыграть в мяч? Правда, я не умею, но ты меня научишь. Да? Будешь моим учителем…

Ни Цзао выбрал бокс. Удар следовал за ударом, отцу пришлось несколько раз поднимать мизинец. Ни Цзао бесновался, визжал, хохотал. Он был счастлив, что в боксерском поединке ему удалось одержать несколько побед подряд.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ