— Это тебе нужно в больницу, ты туда и иди! — закричала девочка.
Ни Учэн не решился продолжать разговор и отошел от дочери. Он был напуган.
Плач продолжался. И на глазах домашних выступили слезы.
Растерянный Ни Цзао попытался успокоить сестренку:
— Все эти проклятья не считаются, кто бы их тебе ни говорил. Они никогда не сбудутся. Не плачь! Они не считаются, они никогда не сбудутся!
— Как не считаются? Почему не сбудутся? — Глаза девочки округлились.
Девочка неожиданно вскочила со своего места и подбежала к бабушке. Вцепившись в ее кофту на груди, она закричала:
— Скажи, сбудутся они или нет? — Голос ее дрожал.
— Скажи ей, что не сбудутся, быстрей скажи, что не сбудутся!.. — закричали чуть ли не в один голос мать и тетя.
— Никогда не сбудутся, тысячу раз не сбудутся, десять тысяч раз не сбудутся! — последовал ответ бабушки.
— А если сбудутся? — не отступала Ни Пин.
Бабушке многое пришлось повидать на своем веку, но, видя сейчас состояние внучки, она почувствовала, что дрожит сама. Бабушка любила девочку больше всех, но, любя горячо, почти самозабвенно, она больше всех и ругала ее, о чем сейчас Ни Пин ей напомнила. Кто же мог предположить, что все так обернется?
— Если сбудутся, то на мне! — решительно заявила бабушка.
Девочка вскинула правую руку, напоминавшую куриную лапку, и, тыкая указательным пальцем в нос старухи, закричала:
— Вот и хорошо! Значит, ты будешь за все отвечать! Ты одна, ты одна, ты одна!.. — Девочка повторяла эти слова все быстрей и быстрей, как произносят заклятья. Она не переставая твердила свою скороговорку, полузакрыв глаза, и в ее бормотанье слышалось лишь «тыдна, тыдна…».
Неестественность позы и дикие слова, которые произносила Ни Пин, вызвали у Цзинчжэнь смешок, как она ни старалась сдержаться. Девочка, продолжавшая бормотать, однако, сохраняла бдительность. Услышав смех, она тут же отпустила бабушку и, снова зарыдав, бросилась на пол. Будто безумная, она хватала руками все вокруг, колотила ногами на полу. Из ее глаз ручьем лились слезы.
Все обрушились на Цзинчжэнь с упреками. Тетю это задело за живое.
— Виновата, во всем виновата! Сейчас я себя по губам, по губам! — воскликнула она и, подняв руку, собралась ударить себя по лицу. Ни Пин, вскочив на ноги, подбежала к ней и, схватив за одежду, точно так же как только что держала бабушку, тыкая в нос тети пальцем, запричитала, словно заведенная: «Сбудутся или нет?» Получив от тети ответ, который ее удовлетворил, она закричала: «Ты одна, ты одна!..»
Ее заклинания продолжались несколько минут, в течение которых обитатели дома находились в полном молчании. Их серьезные лица были устремлены на девочку, а Ни Пин тем временем снова повернулась к бабушке, но уже не задавала ей вопросов, а просто не переставая продолжала твердить: «Тыдна, тыдна!..» Потом она подбежала к матери, потом пристала к брату и его тоже включила в свою странную игру.
Сердце Ни Цзао колотилось от волнения. Он признал, что его прошлая брань должна пасть на него самого, и еще он сказал, что он ответит за все сам.
— Я отвечу и за свою брань, и за чужую. Кто бы тебя ни обидел, я все проклятья возьму на себя, даже если они сбудутся! Тебе что, этого мало?
— Не смей так говорить! — Голос девочки хрипел, глаза сделались круглыми, как шары. Ни Цзао не стал спорить.
Этап «борьбы с проклятьями» закончился. Ни Пин стояла сейчас посредине комнаты, широко раскинув руки. Поднимая их вверх и разводя в стороны, она будто выгоняла из курятника кур и издавала крик: «Пшел… Пшел!..» Из ее объяснений следовало, что она намеревалась изгнать прочь все проклятья, которыми ругали ее родные, потому что эти угрозы словно тисками сжимали ее душу.
Через какое-то время она успокоилась и умылась, потом выгребла из печи немного золы и посыпала те места на полу, где виднелись мокрые пятна, затем старательно все прибрала и подмела. Покончив с уборкой, она стала готовиться ко сну и принялась стелить постель. Неизвестно почему она очень аккуратно несколько раз сложила свое одеяло, сделав из него ровный сверток, для чего примяла сгибы рукой, разгладила поверхность и распрямила углы, а потом приподняла одеяло, будто взвешивая его на весу. Все это она делала весьма старательно и с большим тщанием. Мать, взглянув на странно сложенное одеяло, выказала удивление, на что дочь довольно грубо ответила: «Это никого не касается!» При этом на ее лице появилось выражение решимости и готовности вступить в новую схватку. Никто мешать ей больше не осмелился, и все оставили ее в покое. Девочка, тем временем нырнув под свое сложенное в квадрат одеяло, свернулась клубочком. Так прошла ее новогодняя ночь.