Избранное

Таким же образом символически осмысляется и евангелическая история Иисуса Христа, и Сира пророка Мухаммада.

Герой последней части романа Арафа (его имя — производное от арабского корня «арф» — «знать») воплощает не определенный личностный прототип, а отвлеченное понятие — науку, знание, которое приходит на смену религиозной вере.

В «Преданиях нашей улицы» Нагиб Махфуз продолжает размышлять над той же религиозно–философской проблемой взаимоотношений между наукой и верой, которая породила острый конфликт в сознании автобиографического героя его «Трилогии», младшего сына купца Абд аль-Гаввада, Кемаля. Махфуз пытается снять неразрешимость противоречия, сделав науку преемницей религии в деле справедливого устроения общества. Историю возникновения иудаизма, христианства и ислама он изображает как результат деятельности великих личностей, движимых жаждой справедливости и желанием дать людям счастливую жизнь.

Образ Габалауи, могучего, великодушного, но и безжалостного Творца, прародителя всех живущих на земле, события, связанные с изгнанием из Большого дома сначала Идриса, а затем и Адхама, с отречением отца от своих детей, раскрывают мировоззренческую позицию Махфуза как деизм с его религией разума. Он признает созидательную, творческую роль божественного начала, вдохнувшего в свои творения душу и наделившего их разумом. Именно разумность, образованность Адхама заставляют отца нарушить традицию и передать управление имением ему, младшему сыну, а не старшему, Идрису. Этим изначальным признанием разума в качестве главного достоинства человека предопределяется признание силы и величия науки как детища человеческого разума, а также реализуется логическая связь всех частей романа, позволяющая поставить Арафу в один ряд с сыновьями и потомками Габалауи, то есть сделать науку преемницей религии в деле установления справедливости.

Но, создав человека разумным, Творец требует, чтобы тот жил, руководствуясь собственным разумом, и не желает вмешиваться в его дела, тем более помогать ему, предоставляя самому сполна расплачиваться за совершаемые ошибки. Сама «посланническая» сторона деятельности Габаля, Рифаа и Касема изображается в романе скорее как результат их собственной внутренней веры в то, что они действуют с благословения Габалауи. Обстоятельства «явления» Габалауи каждый раз описываются так, чтобы оставить читателю возможность предположить, что оно имело место во сне или в воображении героев.

Ограниченными оказываются и результаты их социально–реформаторской деятельности. Установление каждым справедливости и имущественного равенства среди жителей «нашей улицы» не имеет под собой другого фундамента, кроме его личной власти и авторитета, и вновь неизбежно нарушается после смерти героя. Снова появляются богатые и бедные, власть захватывают сильные, восстанавливается прежний порочный порядок.

Тем самым утверждается смелая для тех условий, в которых писался роман, мысль об исчерпанности и безрезультатности социально–реформаторской роли религии. По этой причине в Египте роман до сих пор не опубликован отдельной книгой. Но смерть бога, невольным виновником которой стал Арафа, вызывает в сознании человека мучительные вопросы, над которыми в свое время ломали голову герои Достоевского, о вседозволенности и о нравственных критериях, регулирующих отношения людей. Ибо наука, понимаемая Махфузом как способность человеческого разума осваивать материальный мир и ставить его ресурсы на службу человеку, сама по себе вне нравственности. Подчинение человеком природы и научно–технический прогресс не могут решить проблему справедливого социального устройства, гарантировать людям счастье.

Трагическая судьба Арафы уточняет смысл социальной и нравственной философии Махфуза, указывает дальнейшее направление в поисках критериев нравственности и путей воплощения в жизнь идеи справедливости: и то, и другое должно быть непременно увязано с интересами народа.

Народ играет в романе в основном пассивную роль и поднимается на борьбу за свои права, лишь увлекаемый призывом героев. Рефреном к каждой из частей романа звучат слова повествователя о «короткой памяти» жителей улицы, об их «неумении сохранить то, что добыто героями». Но в финальной части интонация повествователя меняется, и последние строки романа воспринимаются как свидетельство веры автора в потенциальные силы народа и в грядущее торжество разума и справедливости.