Избранное

— А я полюбил тебя без всякой причины.

— На улице, подобной нашей, праздным мечтам предаются лишь слабоумные!

— Чего же ты хочешь от меня, моя красавица?

— Хочу, чтобы ты стал как мой отец!

— И несравненная красавица просит такую малость? — с шутливым упреком спросил Габаль.

Губы Шафики раскрылись в улыбке, а пальцы забегали еще быстрее, перебирая зерна чечевицы.

— Когда я убежал из родного дома, я был самым несчастным человеком на земле. Но если бы не это несчастье, я бы не встретил тебя.

— Мы обязаны нашим счастьем футуввам с твоей улицы так же, как мой отец обязан своим хлебом змеям, — смеясь, проговорила Шафика.

— Тем не менее, — вздохнул Габаль, — лучший из сынов нашей улицы верил, что все ее жители могли бы быть сыты и наслаждаться пением в садах!

— Это ты уже говорил! Слышишь, отец идет? Вставай, вам пора!

В этот момент в дверях появился Балкыти, неся в руке мешок со змеями. Габаль тотчас поднялся, и они отправились в свой обычный путь. Балкыти принялся разъяснять Габалю:

— Смотри и учись, запоминай все, что я буду делать, но не спрашивай меня ни о чем при людях. Наберись терпения! А я после объясню тебе то, чего ты не понял.

И действительно, ремесло укротителя змей казалось поначалу очень трудным, но Габаль не жалел сил и усердия, чтобы постичь все его тайны. Да и что ему было делать? Какому еще ремеслу он мог бы выучиться? У него не было иного выбора, кроме как стать бродячим торговцем, или футуввой, либо просто вором.

Улицы Мукаттама ничем не отличались от его родной улицы. Правда, там было имение Габалауи и множество старых преданий о нем. В душе Габаля не утихала тоска о прошлом. Он вспоминал былые славные дни и надежды, из–за которых на долю рода Хамдан, а еще раньше на долю Адхама выпало столько горя и мучений. И Габаль решил найти забвение, всецело отдавшись течению новой жизни, радуясь ее удовольствиям, своей любимой и любящей жене и отгоняя печальные мысли. Он превозмог себя, победил свою грусть, навеянную воспоминаниями, и стал овладевать искусством укрощения змей с таким упорством, что вызвал удивление самого Балкыти. Днем они работали, а по вечерам Габаль уходил в пустыню и там по многу раз повторял фокусы и трюки. Шли дни, недели, месяцы, а настойчивость Габаля не ослабевала, и он не знал усталости. Он изучил все окрестные улицы и переулки, привык к змеям и выступал с ними перед публикой. Он почувствовал вкус успеха и хороших заработков. А тут еще жена сообщила ему радостную весть о том, что вскоре он станет отцом. Когда же ему хотелось отдохнуть, он ложился на песок и смотрел на звезды. Часто вечерами он сидел с Балкыти, куря кальян и пересказывая ему истории, услышанные в кофейне Хамдана. Время от времени он спрашивал себя: «Где же Габалауи?» Когда Шафика, жалея его, просила не вспоминать о прошлом, чтобы не омрачать настоящее, он возражал:

— Плод, который ты носишь, тоже принадлежит к роду Хамдан. Эфенди — воплощение несправедливости, а Заклат — злой силы. Как можно спокойно жить, когда власть находится в руках им подобных?!

***

Однажды, как обычно, Габаль, окруженный толпой ребятишек, показывал им свои фокусы. Неожиданно среди зрителей он увидел Даабаса, который пробился в первый ряд и разглядывал его, открыв от изумления рот. Габаль так смутился, что не мог продолжать работать. Несмотря на протесты ребятни, он собрал змей, сунул их в мешок и зашагал прочь, Даабас поспешил за ним, крича на ходу:

— Габаль! Это ты, Габаль?! Габаль остановился и обернулся.

— Это я! А как ты здесь очутился, Даабас?

Еще не оправившись от удивления, Даабас воскликнул:

— Габаль — заклинатель змей! Когда и где ты этому выучился?

— Мало ли удивительного случается в жизни!

Габаль двинулся дальше, но Даабас не отставал от него. Они дошли до склона горы, спустились вниз и уселись в тени. Здесь не было ни души, если не считать овец и пастуха, который расположился неподалеку и, сняв с себя галабею, выискивал в ней вшей. Даабас взглянул прямо в глаза Габаля и спросил:

— Почему ты убежал? Как ты мог так плохо подумать обо мне? Опасаться, что выдам тебя! Клянусь, я не способен предать никого из хамданов, даже Каабильху! Да и кому? Эфенди?! Или Заклату?! Чтоб они все пропали! Они много раз спрашивали о тебе, а я слушал да помалкивал!

— Скажи, разве ты не подвергаешь себя опасности, уйдя из дома? — с тревогой спросил Габаль.

Даабас небрежно махнул рукой.

— Блокада давно снята. Сейчас никто уже не интересуется Кадру и его убийцей. Говорят, это Хода–ханум спасла нас от голодной смерти. Однако мы обречены на вечное унижение. Нет у нас ни кофейни, ни чести. Мы стараемся найти работу подальше от нашей улицы, а возвращаясь домой, пробираемся закоулками, чтобы нас никто не видел. Если же кто–нибудь нарвется на футувву, то обязательно схлопочет пощечину или плевок. Пыль на земле они уважают больше, чем нас, Габаль! Счастливчик ты, что живешь вдалеке!

— Оставь в покое мое счастье, — недовольно проворчал Габаль. — Лучше скажи, не пострадал ли кто еще?

Даабас, игравший камушками, подбрасывая их вверх, ответил:

— Во время блокады они десятерых наших убили.