Избранное

Заранее хочу предупредить: если подходить к Глазкову с мерками ханжествующего пуританства, то поэт окажется беззащитен. В таком случае и Омара Хайяма пора прекратить печатать, — ведь его поэзию можно назвать «пропагандой алкоголизма», а заодно надо запретить многие стихи Есенина. Но будем ориентироваться на читателя умного, отличающего трагедию от зазывания в трагедию. То, что Глазков пил, было его трагедией, и, иногда вроде бы воспевая застолье, на самом деле он понимал то, как водка разрушает человеческую личность, в том числе и его собственную: «Все было просто и легко, когда плескалась водки масса. От нас то время далеко, как от Земли до Марса». Глазковское донжуанство не настоящее, а показное, мальчишеское. Под этим показным донжуанством скрывалась обиженность женщинами, неуверенность, застенчивость. Маяковский выражал эту застенчивость почти звериным рыком: «Тело твое прошу, как просят христиане — „хлеб наш насущный даждь нам днесь“». Не стоит глазковские призывы к женщине — «Надо быть исключительной дурой, // Чтоб такое свершить преступленье // Пред отечественной литературой» — принимать за развязность. Это была его, глазковская, форма той же самой застенчивости. Отношение Глазкова к женщине лучше всего выражено в отчаянном признании-обещании:

Ищи деловитого, дельного,
Не сбившегося с пути;
Такого, как я, неподдельного,
Тебе все равно не найти!

Да и то, что Глазков неустанно называл сам себя «великим», — не зазнайство:

Как великий поэт
Современной эпохи
Я собою воспет,
Хоть дела мои плохи.

В неналаженный быт

Я впадаю как в крайность…
Но хрусталь пусть звенит
За мою гениальность!..

Для Глазкова это было самоспасением, когда все лучшее, написанное им, корчилось под самсебяиздатовскими обложечками, ища выхода к людям, который был перекрыт. Но свою неподдельность Глазков спас. И, возможно, в своем самоопределении, казавшемся даже его друзьям всего-навсего шуткой, он не ошибся.

Юношеские опасения Глазкова оказались напрасными: фарса не получилось, ибо скоморох и богатырь в одном лице — это фигура поистине драматическая…

Да, фильм «Андрей Рублев» начинается с того, как деревенский полусумасшедший-полупророк, наполнив дымом сшитый из кож воздушный шар, прыгает с колокольни, пытаясь взлететь, но земное притяжение неумолимо — и он разбивается. Роль этого летающего мужика сыграл Николай Глазков.

А вот в жизни ему все-таки удалось взлететь в небо истинной поэзии.

Стихотворения

«Прошедшее прошло и миновало…»

Прошедшее прошло и миновало,
Оно уж не вернется никогда,
Но для меня не все еще пропало:
Пропали лишь минувшие года.

1934

«Рекламы города цветут…»

Рекламы города цветут
Движеньем и огнем.
Четыре девушки идут
И думают о нем.

А почему не обо мне,

Чем хуже я его?!
Ничем не хуже, но оне
Не смыслят ничего.

1933

«Есть много в миру баллад…»

Есть много в миру баллад
И много в быту болот.
На всех площадях парад,
Все реки проходят вброд.

На всякого Цезаря — Брут,

Во всякой науке Евклид,
И к адской стене припрут
Граниты могильных плит.

1937

«Как из чернильницы вино…»

Как из чернильницы вино
И откровенья с наковален,
Я в мире — как никто иной,
И потому оригинален.

Но все ж судьбой неповторимой

Себя напрасно я томил:
Не все пути ведут из Рима,
Но все они приводят в мир.

Что было там? Бесславья копоть,

Непобедимая тоска.
Что верность средствам? Лишь окопы.
А верность целям — то войска.

Довольно жить на почве зыбкой,

Препятствия не сокруша.
Я сознаю свои ошибки,
Что значит — их не совершал.

1937

«Пьяный ушел от зимнего холода…»