Избранное

— Это все Берговы письма, в первый год после нашей помолвки… — Она развязала ленточку и разложила на крышке секретера большие голубые листы, потом начала читать при свече. Рассмеявшись, она повысила голос — там были сплошные звезды, и не забудь меня, и строки стихов, и чего там только не было.

Тине смеялась вместе с фру Берг, они стояли, закутанные во множество шалей, потом вдруг фру Берг сказала:

— Боже милостивый, ведь было когда-то и так, — и перестала читать. — И казалось, что это и есть любовь. — Она хлопнула ладонью по пачке писем и снова рассмеялась.

Они возобновили поиски и все-таки нашли ваниль. В кухне на плите уже стояли шкварки, из трубы валил дым.

Явились жены хусменов, уселись с ведрами на скамеечку у дверей и терпеливо дожидались: когда у Бергов забивали свиней, это было так, словно каждый из хусменов забил свинью на своем дворе.

— Добрый вечер, добрый вечер, — говорила фру Берг, — шкварки уже на плите, а ну Тине, пойдем-ка за колбасами.

Они пошли в кладовую, где готовые круглые колбасы длинными рядами вытянулись на соломе, и отделили для каждой ее долю.

— И эту туда же, — восклицала фру Берг и кидала похожий на толстого ужа батон кровяной колбасы кровельщиковой Ане. — Ртов-то много, — говорила фру Берг и все раздавала, раздавала колбасы, а женщины бережно заворачивали их в ситцевые фартуки и целовали ручку у фру и у барышни.

— Ну, будет, будет, Ане, — говорила фру Берг, наконец, отдергивая руку, — ешьте на здоровье. И не забудьте про шкварки.

Женщины большими ложками черпали жир в свои ведерки.

— Ну и запах, — говорила одна из них и даже потягивалась вся, как кошка перед теплой печкой.

— Так в носу и щекочет, — поддакивала фру Берг и смеялась от удовольствия.

Когда последняя получала свою долю, женщины медленно удалялись.

— Ладно, ладно, ну ладно же, — Тине еле-еле остановила поток благодарностей из уст Ане. Ане уходила после всех с ведром и целой связкой колбас.

Когда они вернулись в пивоварню, оказалось, что Софи удобно сидит под лампой, как раз на месте фру Берг.

— Да, да, я и сама слышала, я и сама слышала, — твердила она и вытягивала шею над миской с кровяным фаршем, чтобы послушать еще раз.

Одна из служанок рассказывала о мнимой смерти дочери Ларса Эриксена, как та вдруг села в гробу прямо в саване.

Когда Тине собралась домой, лесничий вызвался ее проводить, но она ушла одна, на дворе было полнолуние и светло, как днем.

И вот что удивительно: когда она по холодку бежала домой, ей вспомнились обрывки старых Берговых писем; она могла бы повторить их наизусть, слово в слово.

Приближалось рождество. В последние дни Тине снова пришла на выручку фру Берг. Та никак не могла управиться с рождественскими подарками, еще и в самый праздник повсюду валялись незаконченные вышивки.

— Эка беда, — говорила фру Берг. — Дошьем после праздников.

Но Тине перетаскивала часть подарков к себе и вышивала по ночам, при свече, выложив канву поверх одеяла. Пальцы у нее коченели — такой стоял холод.

Рождество наступило. В сочельник Тине вечером пошла к Бергам. Фру Берг сидела у окна и пыталась читать при последних отблесках дневного света.

— Любовь, любовь, только и разговору что о любви, — сказала она, захлопывая книгу. Потом уютно устроилась рядом с Тине возле изразцовой печки.

— Верно, — согласилась Тине и задумчиво поглядела в огонь. — Но что такое любовь?

Фру Берг громко расхохоталась, до того глубокомысленный вид был у Тине. Потом она вдруг оборвала смех и сказала, глядя, как и Тине, в огонь:

— По-моему, это когда два человека вместе и когда они счастливы, — последнее было сказано уже не таким решительным тоном, и обе надолго замолкли, глядя в огонь, а потом отправились зажигать елку.

Лесничий, фру Берг, Тине сидели и болтали о всякой всячине, пока не догорела на елке последняя свеча: болтали о рождественских праздниках и о новогодних пирах — после Нового года такое начинается веселье, выездных лошадей просто не успевают развести по стойлам.

Фру Берг завела псалом, они вполголоса допели его до конца, фру Берг и Тине, — псалом о «Трех волхвах», допели, не сводя глаз с елки.

Херлуф сидел тихо на коленях у отца и глядел на свечи.

— Папа, рождество уже кончилось? — вдруг воскликнул он, когда оставались гореть только последние свечки, которые ему надлежало задуть. Но Софи должна была увидеть это своими глазами и прочая прислуга тоже. Херлуф бегал по дому и собирал всех домашних — вплоть до Ханса-хусмена. Все говорили «добрый вечер» и в синих носках толпились у дверей.

Огни на елке почти все погасли, комната тонула в полумраке, горело только шесть-семь свечек. Берг поднял Херлуфа, и тот задул их: «Ф-ф-ф — вот и конец рождеству…»

— Ф-ф-ф-ф — вот и конец рождеству, — приговаривал Херлуф с такой гордостью, будто собственной властью с каждой погашенной свечой изгонял праздник из дома; остальные внимательно следили за его действиями.

— Последнюю! — воскликнула фру Берг. — Последнюю!

Погасла и последняя свеча, стало совсем темно, лесничий осторожно поставил сына на пол.

Фру Берг взяла мужа под руку, и в полном молчании все вышли из комнаты.