Избранное

— Я тоже. — И Суслик подумал о дальних странах, куда сейчас несутся вешние воды. Здесь его никто не понимает. И когда на освещенной площади он увидел, как Лис плотнее запахивает на себе темное пальто, не отнимая рук от груди, ему стало еще горше. Встретить бы хоть одного человека, который бы его понял!

— «Ир зон». Знаешь, что это значит?

— Что-то вроде «сын». Это по-немецки.

— «Сын», так оно и есть. «Ир зон». Эти слова мне нельзя забыть.

Суслик молчал. Ему опять не повезло! Он даже не может заглянуть под пальто Лиса. Что там?

По пути они никого не встретили. Пройдя площадь, свернули вправо и попали в новые кварталы Правно, выросшие за последние годы перед войной. Здесь был асфальт, тротуары, росли молодые каштаны, и потому горожане называли улицу «Каштановая». Официальное название — улица Гитлера — не привилось.

— Пришли, — прошептал Лис — Я перелезу через забор. Знаешь, что тебе делать?

— Знаю.

— Ну, тогда пока.

— Пока.

Они взволнованно пожали друг другу руки. Шепот звучал таинственно, таинственной была и ночь. Лис перескочил через забор. Суслик зашагал дальше. Он дошел до последнего дома, за которым уже начинались поля. Здесь повернул и направился обратно по другой стороне улицы. Хотя его ботинки были на резиновой подошве, он старался ступать как можно тише. Кастет был зажат в руке. Громко стучало сердце, перехватывало дыхание.

«Тихо. Долго ли еще тут ждать? Что сейчас делает Лис? Каково ему там? Господи, услышь меня! Не допусти, чтобы жену Киршнера кто-нибудь провожал, сделай так, чтобы она шла одна! Тогда и я увижу Лиса. Господи, тебе ведь это ничего не стоит…»

В смятении Суслик начал молиться, он просил, нахально приставал к богу, уверенный, что все теперь зависит от его воли.

Суслик ждал долго и, чем дольше он ждал, тем больше терзался сомнениями. Он был бессилен перед ними и машинально ковырял кастетом кору молодого каштана. Внезапно раздались шаги. Тук-тук… Женские шаги. Немецкая речь. Суслик выругался про себя. «Не одна, ее провожает какая-то старая ведьма. А вдруг это вовсе не жена Киршнера? Вот было бы шикарно!»

Женщины шли вдоль забора. Остановились у калитки.

«Она!»

У Суслика замерло сердце.

Женщины говорили по-немецки. Он ничего не понял. Вторая наконец ушла.

«Слава тебе, господи!»

Звякнули ключи. Суслик затаил дыхание. Ключ нашаривает замочную скважину. Резкие металлические звуки. Они вонзаются в Суслика раскаленными иголками. Он осторожно делает шаг. Калитка открывается. Опять резкие металлические звуки. Суслик делает второй шаг. Тук-тук-тук! Суслик уже стоит перед калиткой. У него ноет все нутро. «Господи боже, почему дорожка такая длинная? Лис! Шеф! Ночь! Калитка! Все восхитительно, таинственно! Где-то поют».

— Ир зон!

И тут Суслик увидел скелет. Он светился в кромешной тьме призрачным зеленоватым светом. Суслик оцепенел. Скелет светился, не отбрасывая лучей. Суслик застонал.

И тут раздался вопль. Протяжный, сразу оборвавшийся вопль. Что-то упало. Скелет все еще светится. И вдруг зеленые кости исчезли. Кругом тьма. Кругом ночь.

На улице раздается крик. Кто-то бежит по асфальтовой мостовой, кто-то бежит по цементной дорожке к калитке.

— Суслик!

— Лис!

Лис перелетает через железную сетку ограды на тротуар и просит тихим голосом:

— Подожди, подожди меня…

Суслик держится за калитку. Он не в силах ответить Лису.

— Она жива? — наконец тихо спрашивает он.

Суслика бьет дрожь. Он дрожит, как свая под напором буйных вешних вод.

МОЛЧУНЫ

Виктор Шамай был из молчунов. Справный хозяин в родной деревне и отец двух детей, он стал ездовым второй батареи. Служил под началом фельдфебеля Чилины. Во второй батарее было много молчунов, пожалуй, добрая половина, и все родом из Восточной Словакии. Они безропотно подчинялись приказам, делали все, что положено, но упорно молчали, так что батарея походила больше на тайное общество, чем на воинскую часть, которая шла на фронт с четырьмя орудиями, оптическими приборами, цветными флажками и километрами черного кабеля, и, по мнению командира полка и командира батареи, ей предстояло героически отличиться на поле брани.

Виктор Шамай вез трех убитых.

— Виктор, возьмешь с собой убитых! — приказал Чилина.

— Пускай их в мою повозку погрузят, — ответил Виктор. Хотя ему и хотелось спросить: «Почему я?» — он предпочел сказать: — Пускай их в мою повозку погрузят.

Ведь Чилина был фельдфебель.

Шамай не дотронулся до трупов. Он провел ладонью по плащ-палатке и нащупал с одной стороны головы, с другой — ноги.

«Хорошо еще, что они лежат ко мне ногами, — сам не зная почему, подумал он удовлетворенно. — Это хорошо. — Он хлестнул коней. — Будто у себя дома, в своем хозяйстве. Ей-ей!»