Избранное

«Когда заходит разговор о русской науке, культуре, людей, мало знающих Россию и привыкших смотреть на нее, как на одно из самых деспотических государств, бесправный народ которого, казалось бы, не может дать ничего хорошего, поражает в русской мысли ее неизменный гуманизм… Страдание озлобляет натуры холодные, с корыстной душой и умом либо слабым, либо чересчур однобоким; русский же человек по своему характеру горяч и отзывчив, а если бывает злобен и совершает поступки буйно жестокие, то лишь в… безысходном отчаянии… в страданиях своих он никогда не озлоблялся и мысли его направлены не к мести, воспетой и возвышенной до святости в европейской литературе, а только к искоренению зла всеми путями и средствами… При этом он легко готов принести себя в жертву ради блага других, часто для него безымянных и совершенно чуждых».

Вот так! На том и стоим мы. И других поддерживаем.

Часть VIII. Разное

«Будьте судьями разума и совести»

Ф. Н. Плевако

Уйду пешком на Кострому

«Может и вырастет тут город – звонкий, бегучий, железный, но не будет уже бора, синей зимней тишины и золотой – летней. И только сказочники, пестрым узоречьем присловий расскажут о бывалом, о Руси для тех, что придут слушать и дивиться всему, как сказке.»

Евгений Замятин «Русь».

Первым сотрудником Костромской АЭС был, наверное, все-таки, сам того не ведая, житель нашей деревушки Пилатово – дядя Паша Виноградов, ветеран Великой Отечественной. Он замерял дважды в сутки, утром и вечером, уровень воды в речке Тёбза, стоки которой должны были в будущем создать искусственное озеро-охладитель. Работу эту он начал выполнять где-то в конце шестидесятых, когда о строительстве атомного монстра в здешних девственных местах никто даже и не догадывался.

Перебирая в памяти события тех давних лет, теперь-то я понимаю, какую роль в дальнейшей жизни своей малой родины отвела судьба и какое-то злое провидение лично мне. Ведь именно я, в ту пору студент факультета журналистики Московского Государственного университета, уговорил как-то одного своего знакомого, а именно, референта Совета Министров СССР Григория Петровича Панкратова, курирующего атомное Министерство среднего машиностроения, провести отпуск летом в богатом ягодами, грибами и рыбой костромское захолустье. Молодой, романтично настроенный, любовь свою к нему я выплескивал тогда в незатейливых, но искренних и с энтузиазмом декламируемых моему «высокому» знакомому стихах:

Уйду пешком на Кострому
По Боровской дороге,
Где в синем утреннем дыму
Торчат босые ноги
Берёз, промокших от росы,
Где из сосновых лапок
Через колючие усы
Течёт смолёвый запах.
Уйду по берегу реки
Петляющим маршрутом,
Где распускают лепестки
Кувшинки тихим утром,
И стрекоза, почуяв свет,
Вся в радости полёта.
А в небе тает санный след –
Дымок от самолёта.
Мне так легко! И нет совсем
Души терзаний сложных.
Я с пастухами кашу ем
Под елью придорожной.
Тут можно запросто сказать
Соседу: «Чёрт ты, леший!»
И о политике болтать
О внутренней и внешней,
В толпе толкаться на селе
У будки «пиво-воды»,
Где мужики навеселе
Поют по старой моде
«Златые горы», «Ермака»
И где братва лихая
На зорях пляшет трепака,
Заботушки не зная.

Словом, сманил я Панкратова, прельстил скованного броней секретности, озабоченного великими думами государственного мужа привольем костромских раздолий, деревенской вольницей, дающей истинный праздник душе. Свёл я его и с дядей Пашей, добрейшим человеком, знатоком брусничных боров, окунёвых плёсов и омутов, кишащих сомами. Спустя некоторое время, после совместных походов по урёмным речным заводям, после совместного сбора черники, малины, смородины и стал заносить Виноградов в подаренный Панкратовым журнальчик свои замеры в Тёбзе, периодически отсылая их в Москву по какому-то хитрому, закодированному адресу, получая оттуда регулярно немалую зарплату – «зряшные», по дяди Пашиному выражению, деньги.