Избранное

Новые машины облегчили труд земледельца, сделали его высокопроизводительным. И вот семейное звено Воронковых намолотило за сезон 45 тысяч центнеров зерна! Имена механизаторов из далекого алтайского совхоза «Коммунар» становятся известными всей стране.

…Вечер струился прохладой. Догорали за окном верхушки березовой рощи, желтела в поле стерня сжатой пшеницы. Покой и тишина стояли кругом.

– Красота-то какая! – восторженно произнес Сергей Воронков. – Никуда я не поеду отсюда, буду учиться заочно.

– А я люблю шумную степь, когда и ночью светло от машинных фар, – это говорит Воронков-старший.

Неуемный, беспокойный человек. В войну он был наводчиком орудия, сражался на Курской дуге, под Обоянью. Контуженный, израненный вернулся в родное село. В сорок четвертом. Костыли бросил на станции, шагал проселком, превозмогая боль. Старался выглядеть бодрым, крепким. На другой день вышел в поле, где работали в ту пору женщины да ребятишки. Перед уборкой собрал из «разбитых», списанных машин комбайн и на общую радость односельчан выехал за околицу косить пшеницу.

Вскоре Иван женился. Взгляды на жизнь с Екатериной Федоровной совпадали. Красавица, труженица, хозяйка хорошая.

К матери в семье Воронковых отношение особо нежное и почтительное, ей самые богатые подарки в день рождения, к 8 Марта. Вырастить двенадцать ребятишек, о которых на селе никто худого слова не скажет, дело не шуточное. Для всех хватило у этой чудесной женщины материнского тепла и ласки, столь необходимых каждому человеку.

По случаю приезда корреспондента дети просят мать приколоть к кофточке орден «Матери-героини». И когда она это сделала, гордо посмотрели на меня: какова у нас мамка!

– Мама, спляши цыганочку, – просят младшие дочери Марина и Аня.

– Ой, что вы, детоньки…

– Спляши, спляши, мамка, – подбадривают другие. А отец берет уже в руки гармонь.

– Э-эх! По такому случаю! – и пошла выбивать чечетку счастливая мать.

Сыплет переборами гармошка, хлопают ладошами в такт плясунье ребята, и не верится, что Екатерине Федоровне и ее мужу давно за пятьдесят.

Много слышал я, будучи в «Коммунаре», о дружной семье Воронковых и главе ее – Иване Михайловиче. Как депутат райсовета и сельсовета много сделал он добра для людей. Но запомнился мне он за семейным столом, в родном доме. Счастливый, веселый, жизнерадостный. Годы, казалось, не властны над ним.

На прощание Иван Михайлович поделился своими задумками на будущее.

– Тысяч пятьдесят должны намолотить. Еще один сын вернется из армии. Он шофер. Будет в звене свой водитель.

Понятно, что до новых высот добраться будет нелегко; но в дружной семье дело всегда спорится.

Всадник времен гражданской

Фашисты шли на них во весь рост. Шли самоуверенно, нагло. Сыпали огнем автоматы. Раскалываясь под ударами их сапог, брызгали роровой мякотью кавуны.

«Как звери», – мелькнуло у него в голове.

Потом, когда он увидит разоренные села и города, детские обожженные трупы, расстрелянных стариков и женщин, он вспомнит эту мелькнувшую в его первом бою мысль, и убеждение, что фашисты – звери, наполнит его сердце еще большей ненавистью к врагу. И даст ему, уже не рядовому бойцу, а старшему политруку (это звание Ткачу присвоят вскоре после боя на бахче, победного для них, необстрелянных ребят), и силу, и мужество в кровавой схватке с теми, кто посягнул на самое святое для него – на жизнь советских людей, на наш строй, который он, Михаил Ткач, утверждал, как мог, до войны и который утверждал его – как коммуниста, борца за наши идеалы.

…Батрацкий сын, познавший холод и голод, и панскую нагайку, Михаил Ткач был поднят на ноги и вскормлен Великим Октябрем. Сам он в слово «вскормлен» вкладывает не только образный, но и прямой смысл. С шестилетнего возраста оказавшийся в людях – у отца и матери было девять детей, он впервые поел досыта только при новой власти, когда приехал в Одессу из-под Винницы, чтобы устроиться на завод. В рабочей столовой оборванный, изнуренный парнишка получил полное блюдо борща и столько же гречневой каши.

Потом Советская власть дала подростку и хорошую работу – слесаря на заводе имени Октябрьской революции, и возможность учиться на рабфаке, и многое другое. Но блюдо разваренной в простой воде гречки на всю его жизнь останется символом изобилия. И Нина Николаевна, жена Михаила Федоровича, и поныне два раза в неделю, как минимум, ставит на стол гречневую кашу.

Эта власть, вырастив из бывшего батрака стойкого верного сына партии, в двадцать девятом году доверит ему новую жизнь на селе.

Тогда Ткачу исполнилось двадцать пять. А первых председателей из рабочих называли – кому не известно! – двадцатипятитысячниками. Товарищи его шутили по этому поводу:

«Ну, Федорыч, быть тебе счастливым: двадцать пять на двадцать пять!» И, спустя многие годы, когда белым яблоневым цветом его голову высветит седина, оглядываясь на пройденное и по сей день продолжая оставаться на посту председателя одного из лучших колхозов Украины, он скажет:

– Да, я был счастлив и счастлив сейчас…