Избранное

Верно, конечно, хлеб за себя постоять может. И он не прощает никому надменного или равнодушного отношения к себе, он, как природа-мать, не признает смягчающих вину обстоятельств, вынося приговор обидчикам своим недородом, нехваткой других продуктов, а главное: перестанешь уважать его – и потеряешь свою душу, как говорится, жизненный стержень. Твое «личное дело» по отношению к нашей святыне не может остаться нейтральным для общества – общества тружеников. И если об этом забыть, то обязательно аукнется той или иной мерой социальных потерь, падением в дисциплине труда, моральном настрое людей.

Ну, а что касается хлеба во время войны, то, действительно, тогда не агитировали беречь его. Но о нем писали. Житель оренбургского села Ромашкино Евгений Никонов прислал письмо, где приводит трогающие до глубины души своей суровой правдой стихи фронтового поэта:

Мы этот хлеб до крошки ели.
Он был нам слаще леденцов.
Колючий, серый, как шинели,
На бой он подымал бойцов.

А вот выписка из дневников военных лет писателя Александра Яшина, которую приводит в своей пронзительной книге о хлебе «Цена ему – жизнь» Михаил Алексеев: «…9 марта 1942 года… в хлебном магазине мальчишка схватил кусок у женщины и ест, его бьют, а он ест, его бьют, а он ест…»

Рано или поздно каждый нормальный человек задумывается над смыслом жизни. Мне думается, что так когда-нибудь должен задуматься он обязательно и о своем отношении к хлебу, взглянуть на себя, если можно так выразиться, через призму хлебной краюхи. Ибо хлеб и жизнь – слова одного порядка.

Звезды над тополями

У Василия Николаевича Шарандина отношение к молодежи одно время было, что называется, не вполне определенным. Особенно, когда задумывался над нелегким вопросом: кому, если понадобится, мог бы он со спокойной душой передать хозяйство? Вот разве что Володька Сергеев? Если бы, конечно, построже был, посерьезней. Все вечера – в Доме культуры… Студией руководит, стихи читает. Даже свои, говорят. Чувствителен… А в нашей буче – твердость нужна.

Однако пройдет некоторое время, и «слабая сторона» Сергеева – влечение к культуре – станет определяющим аргументом в пользу молодого специалиста при выдвижении его на пост заведующего колхозным комплексом крупно-рогатого скота. И этот аргумент приведет не кто иной, а председатель. «Кое-кто, – скажет он при этом, – видит в нашем крестьянском деле лишь работу, а Владимир Павлович – поэзию. Такие люди смогут многое».

Непросто и нелегко пришел к этому выводу Василий Николаевич, человек закалки старой, знавший только одного бога – дело. Тем более поучителен процесс ломки его мировоззрения, проходивший, как потом он признался, не без помощи все того же Дома культуры, к которому так тянулся Владимир Сергеев. Стоит ли говорить, что после таких откровений и меня потянуло туда.

Поразило прямо-таки множество культурно-массовых мероприятий, которые проводил и проводит этот сельский клуб, объединяющий и направляющий деятельность – ни много ни мало – 17 самодеятельных художественных коллективов, кружков, студий, ансамблей. А еще больше – содержание и качество работы, инициативность и неуемная энергия здешних культработников во главе с директором Дома культуры З. И. Халяпиной.

– Однажды, поняв, в общем-то довольно простую истину: естественность стремления человека к красоте и культуре и приняв это сердцем, мы не могли не повернуться лицом к истокам – к духовному опыту народа, творчеству его, – рассказывает Зинаида Ивановна. – Ведь вкус развивается не на посредственном, а на самом совершенном материале.

Чернава! «Родиной в подробностях простых» называл ее уроженец этих мест поэт Павел Шубин.

И сегодня живет здесь красота в народе, в старых, казалось бы, незатейливых песнях, обычаях, обрядах и ритуалах. Вон у чернавских кружевниц и по сей день хранятся резные, с замысловатым орнаментом коклюшки – кленовые палочки, что дарили им в юности суженые. В те годы на гулянье ходили здешние парни с кленовыми тросточками. И когда хотел кто-то из добрых молодцев познакомиться с девушкой, то дарил ей тросточку эту, предварительно сделав фигурную метку на ней. А если думал кавалер «проводить» красавицу с вечеринки, то разрисовывал трость наполовину. И уж совсем «законченное послание» – украшенную полностью узорами кленовую палочку передавал ухажер своей девушке, замышляя сватов прислать.

Какой деликатный и красивый «язык любви»! Не правда ли? А чернавская матаня, где каждый прихлоп и притоп, выход или коленце – не просто танцевальный прием, а трепетное выражение нежного и сокровенного, свидетельство внутренней культуры и красоты человека? Как так случилось, что молодежь стала забывать все это? И кто это узрел в своеобычности народного танца и песни не высокую и гордую душу, а банальное тривиальное чувство? Э-э-э, так далеко можно зайти. Не зря ведь сказано: когда соловьи замолкают, начинают сверчки стрекотать.