Избранное

Медленно опустив голову, Цайси разжал кулаки; горечь и печаль переполняли его душу, которая словно пылала огнем. Лодкой никто не управлял, и она стала поперек течения. Подсознательно взяв в руки весло, Цайси сделал один гребок, но перед глазами у него все равно оставался его несчастный племянник.

— Эй, Сюшэн! Нельзя все сваливать на судьбу! Жена не виновата в твоих несчастьях, терпеливо сносит все невзгоды, помогает тебе справляться с делами. Ты ругаешь ее, она молчит, бьешь, а она не кидается в ответ на тебя с кулаками. Ты этим летом заболел, так ей пришлось ухаживать за тобой несколько ночей напролет.

Глаза Сюшэна, который растерянно все это слушал, наполнились слезами, тело его обмякло, и он опустился на корточки, свесив голову. Через некоторое время, он печально произнес, обращаясь к самому себе:

— Умру — и ладно, все равно родственников у меня нет, если сдохну, вы все только обрадуетесь.

— Сюшэн, а ты не боишься, что так говорить грешно? Зачем думать, что все желают твоей смерти? Все живут, и ты живи, все когда-нибудь помрут, и ты помрешь.

— Ну-ну, так уж никто и не хочет моей смерти? Просто этого не говорят вслух, а думают про себя.

— Кого ты имеешь в виду? — обернулся Цайси, рука его с веслом замерла.

— Либо того, кто у меня под носом, либо ту, что дома.

— Ай! Не возводи напраслину! У нее перед тобой совесть чиста.

— Что, совесть? Когда жена гуляет направо и налево, у нее тоже совесть есть, да?! — повысил голос Сюшэн, но получилось у него это не от негодования, а от собственного бессилия.

— Эх! — вздохнул Цайси и замолчал. Конечно, в его отношениях с женой племянника было о чем раскаиваться, но рассуждения Сюшэна ему совсем не понравились. Он считал, что если у жены больного мужчины есть какой-то приятель на стороне, то это никак не вяжется с тем, есть у нее совесть или нет. Но ведь кроме того, что она спала еще с одним мужчиной, больше ничего не изменилось, по-прежнему она оставалась женой Сюшэна и делала всю работу по дому ничуть не хуже, чем раньше.

Хотя Цайси думал именно так, он не мог всего этого выразить словами. Но, глядя на угнетенное состояние Сюшэна и сознавая, что тот совсем не понимал свою «добропорядочную жену», ему хотелось снова хорошенько растолковать племяннику, что к чему.

Цайси был не в состоянии сладить с собой, и тогда он молниеносно вскочил и начал грести, как сумасшедший, не разбирая дороги, чтобы выплеснуть свой гнев.

— Тьфу ты, черт побери! Снег пошел! — заорал Цайси, поднимая лицо, разгоряченное от злости.

— А-а, — слабо отозвался Сюшэн, тоже поднимая голову.

К этому времени ветер заметно усилился, кружа хоровод белых снежинок, мелькавших перед глазами. Небольшая кумирня, кладбище, каменный мост и старые большие деревья, служившие ориентирами в просторах бескрайних полей, уже были не видны — их поглотила снежная круговерть.

— Сюшэн! Скорей давай домой! — крикнул Цайси, одним прыжком перемахивая на нос лодки и выхватывая у него бамбуковый шест. Быстро отталкиваясь, ему удалось выбраться в маленькую протоку. Еще один поворот — и они вышли на большую воду. Цайси показалось, что впереди в снежном мареве плыли две лодки; наверняка это были односельчане, ездившие за водорослями.

Он снова перебрался на корму: там в это время Сюшэн с уже позеленевшим от усталости лицом, стиснув зубы, пытался в одиночку справиться с здоровенным кормовым веслом. Отобрав его, Цайси велел племяннику сесть за лабэн[111].

— У-у, — протяжно застонал он, набрав в грудь воздуха. Весло в его руках — как разгневанный водяной дракон; волны с шумом разбивались о нос лодки, поднимая высокие брызги.

Но Сюшэну и с лабэном было уже не совладать.

— Отдохни-ка, я и один справлюсь, — пожалел его Цайси. Его железные руки сильно и равномерно тянули на себя весло, работа его была похожа на ровный и быстрый бег норовистой лошади. Ветер чуть стих, но снег повалил хлопьями.

Не выпуская из рук весло, Цайси сбросил с плеч куртку и обернулся назад; скрючившийся на корточках Сюшэн был уже весь в снегу, и Цайси накинул на него свою рваную куртку.

«Жалко его: и болезни, и бедность, и на душе у него несладко», — подумалось ему. Он почувствовал, что сам страшно виноват перед племянником. Переехав к ним год назад, Цайси буквально в лепешку разбивался, чтобы помочь по хозяйству. Это делалось из самых лучших побуждений. Но о том, что у него было с женой Сюшэна, он просто не задумывался. А Сюшэн раздражался, ругал и бил жену именно из-за этого. При этой мысли у Цайси словно струйка холодной воды прокатилась по спине.

«Может, мне и вправду уйти от них?» — спросил он сам себя. Но, подумав, тут же ответил: «Нет! Если я уйду, что Сюшэн один сможет сделать в поле? Хоть жена у него и сильная, ей одной все равно не выдюжить! И ведь у нее ребенок будет».

«Малыш — это цветок, за которым надо ухаживать. Да и Сюшэн и его жена должны хорошо жить. На кой мне уходить?» — вскричал про себя Цайси, у него снова яростно задвигалась нижняя челюсть, в глазах появился блеск.