Избранное

Русское солнце, дорожное, скудное светом…
Очи в слезах – только я не узнаю об этом.
Грошик серебряный – хлеба купить или просто
В стылую воду забросить с Калинова моста?

Дайте вернуться опять по старинной примете

В эти скупые края, где серебряно светит
Русское солнце, плывущее хмарью февральской,
Детское сердце терзая тревогой и лаской!

Русское солнце! Холодное, ясное, злое,

Словно присыпано давнею белой золою,
Словно обмануто, брошено, но, воскресая,
Из кисеи выбивается прядка косая.

Медленно-медленно, свет собирая по искрам,

Я проникаюсь высоким твоим материнством:
Это душа твоя ищет меня, как слепая,
Бережным снегом на тихую землю слетая…

«Так тигр подходит к бабочке, смеясь…»

А. К.

Так тигр подходит к бабочке, смеясь
И в первый раз пьянея на охоте…
Он осторожно втягивает когти:
Откуда эта радужная вязь,

Откуда эта пряная пыльца

И воздуха неуследимый трепет?
Он морщит нос и любопытство терпит,
Как терпят боль, пощады не прося.

Он тянется, дыхание тая,

Он видит всю её, почти не глядя,
В разлёте крыл, как в крохотной тетради,
Прочитывая буквы бытия.

Потом уходит, мягок и тяжёл,

Своей кровавой славе потакая,
Легко угрюмый воздух обтекая,
Запоминая то, что он прочёл.

Она живёт ещё какой-то час,

Ещё какой-то век своей свободы,
Со всей великой библией Природы
Одною этой встречею сочтясь.

«Зима стояла у киоска…»

Зима стояла у киоска,
У самых нежных хризантем,
И капли голубого воска
Стекали вдоль стеклянных стен.

Угрюмый город спал, неприбран,

И ты сказал: «Душа болит…»
Цветам, как будто странным рыбам,
Был свет до краешка налит.

Они плескались, лепетали

И вглядывались в полумглу,
Растрёпанными лепестками
Распластываясь по стеклу.

И, позабыв свою работу,

На низком стуле у окна
Цветочница читала что-то,
Как смерть, наивна и юна.

«Я говорю: печаль мудра…»

Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это.
Метелей дикая орда
Захлёстывает чашу света.

Стоят такие холода,

Что воздух бьётся, стекленея.
Я говорю: печаль добра, –
И согреваюсь вместе с нею.

И сонным полнится теплом

Мой дом у края Ойкумены,
И оседают за стеклом
Седые хлопья звёздной пены.

Свеча до самого утра –

Маяк для скудного рассвета.
Я говорю: печаль мудра, –
Ещё не зная, так ли это…

«На три стороны помолясь…»