Избранное

Выцвели бутоны полушалка,
Очи стали глубже и темней
В нищете безвыходной и жалкой,
В неизбывном страхе за детей.

Век сошёл, обрушилась держава,

Хищною травою поросла –
А она терпела и рожала,
Ношу неподъёмную несла,

Сберегая душу от надлома,

От пророчеств и иной чумы
Посреди ветшающего дома
В глубине почти недвижной тьмы…

Всё, что мир в безумии растратил,

Горьким пеплом в пажити легло.
Потемнела ликом Богоматерь,
Опустила кроткое чело.

А она жила покорно рядом

И шептала вечное «прости»,
Каждый день ловя печальным взглядом
Взгляд с холодной лаковой доски…

«Печаль становится блаженством…»

Печаль становится блаженством,
Почти спасением, когда
Грядущее небрежным жестом
Бросает свет на провода.

Он мчится над сырым проспектом,

Собою подводя черту:
Была печаль – и стала светом,
И свет уходит в темноту.

И, осыпаясь лёгким звоном,

Зима летит издалека –
Младенцам, старцам и влюблённым
Стелить перины-облака…

И тише, тише тайный шёпот

О том, кто сгинет, что грядёт,
Какая ложь холодным шёлком
К ногам под вечер ниспадёт…

Но объясните ж, Бога ради,

Зачем, вступая в свой черёд,
Оценщик в городском ломбарде
Весь этот блеск на вес берёт?

«Над хищным сколом острых скул…»

Над хищным сколом острых скул
Глаза – греховны.
Ты думаешь, твой сад уснул?
В саду – грифоны!

Сквозняк калитку приоткрыл

В его глубины –
В бессонный трепет медных крыл
И рокот львиный.

Твой листопад застигнут влёт

На полувзмахе.
Ночь сыплется, как переплёт
Сырой бумаги.

Что под ногами? – Имена,

Слова из плоти.
И вся листва черным-черна
Ещё в полёте.

И сторожа мертвецки спят

Нездешней ночью.
И ты один. И листопад
Растерзан в клочья.

Бастион иллюзий