Избранное

На туберкулёзном сквозняке предместья
Вспыхнули сирени грозные созвездья,
Ясны, безымянны и неумолимы:
Аромат надежды с привкусом малины.

Май сочится в листья, разъедает стены,

Длинно запевают дальние сирены,
Девочки гуляют, всхлёбывая пиво,
С краешку чужого чумового пира.

Тяжко бремя жизни, очи жизни кротки.

Правая в кармане, лезвие на кнопке,
Молния без грома – молча третий лишний
Прямо в пыль и мусор рассыпает вишни.

Ягода-малина, сладкая забава,

Что ж у вас за праздник – тёмно да кроваво…
И проходит краем вдоль обиды майской
Женщина под чёрной бесполезной маской.

«Непогода пришла как отряд батьки Махно…»

Непогода пришла как отряд батьки Махно:
Гогоча, из горла прихлёбывая, прикладом стуча в окно,
Выгребая запасы осенние из подвалов и с чердаков…
Да не боись, чего там – ноябрь всегда таков.

Если воля и холод сойдутся – родится смерть.

Ничком на овчинку неба падает степь,
Серая, буранная пустота,
Но сердце уже не обманешь – родная, та,

Где не за что ухватиться душе слепой,

Где – если заплачешь, в сердцах оборвут: «Не пой!»
А замёрзнешь, тряхнут за шиворот: «Встань!»
Россия моя, Россия, свиданье тайн

Непостижимых! Когда по снежной стерне

Ведут, матерясь, к обрыву или к стене,
На сквозном перекрёстке иных дорог
Свернут напоследок цигарку: курни, браток…

И ты вдыхаешь дымок и не помнишь зла.

О жизни ли горевать, если всё – зола?
О смерти ли, если даже махра – сыра?
Крайнему: докурите, а мне – пора.

«Шпили, башенки, колоколенки до колен…»

Шпили, башенки, колоколенки до колен:
На закате город у ног моих догорел.

Я не помню, что пели уголья под стопой.

Затоптала огонь до искорки золотой!

Шпили, башенки, колоколенки – всё зола…

Даже имя позабыла, каким звала.

Отворила створы – неси, река, невесомый прах,

Напои опалённые корни подземных трав.

По лихим местам, да по выжженным,

Порастай, земля, частым вишеньем!

«Выходя из маршрутки у базара или вокзала…»

Выходя из маршрутки у базара или вокзала,
«Ты высокий как небо» – цыганка ему сказала
И пошла, загребая подолом сухой снежок,
У бродячей судьбы золотой забирать должок.

А водила… Водила до первого поворота

На дорогу глядел и лыбился криворото,
И дышало небо в крутое его плечо
Равнодушно разгневанно, холодно горячо.

«А мы – нездешние… Нездешним…»