Я оглядываюсь. Бананец в пестром национальном костюме (он — единственный из своих сородичей в нашем доме отдыха, кто сохранил ему верность и гордо разгуливает в ниспадающих шелестящих одеяниях и белых панталонах в обтяжку) тепло улыбается мне и просит прощения за беспокойство.
— Вы что-то хотите?
Выясняется, что и он желает обучиться плаванию — к тому же, как для специалиста по рытью каналов, это умение для него необходимо.
Я назначаю ему урок также на завтра.
Не дожидаясь окончания фильма, я, сгорбившись, с извинениями пробираюсь между рядами к выходу и уже в фойе слышу чей-то топот — кто-то догоняет меня.
Я ускоряю шаг, незнакомец — тоже. Тогда я замедляю его, а преследователь — нет и настигает меня в темном коридоре у медицинского кабинета; забегая вперед, он широко разбрасывает руки в стороны — то ли в знак приветствия, то ли для того, чтобы преградить мне дальнейший путь — и здоровается со мной по-банански.
Я тоже раскидываю руки и, наклонив голову, отвечаю ему.
— Наверное, фильм не понравился вам? — вежливо осведомляется он.
— Нет.
— А мне очень нравятся картины вашей студии!
— Спасибо.
Мы с интересом приглядываемся друг к другу.
— Надо полагать, вы хотели бы научиться плавать?
— Именно! — отвечает бананец. — Если можно, я приведу с собой и своего брата.
— Кто ваш брат по специальности? — спрашиваю я (будто я знаю, кем является он сам!). — Возможно, необходимость умения плавать вашему брату диктует профессиональная потребность?
— О нет, мой брат скорняк.
С испорченным настроением я вхожу в лифт. В кабине я натыкаюсь на приземистого бритого ловкого бананца в черных очках, и, прежде чем я успеваю вытащить руку из кармана, он мигом сдергивает их и нажимает на кнопку пятого этажа.
— Вы если я не ошибаюсь, поднимаетесь к себе? — справляется бананец и снова надевает очки.
— Да, — удивленно отвечаю я, одновременно давая ему понять, что пока не имею чести знать его.
— Га-мб-нга! — без запинки представляется попутчик и жмет мне руку.
— Простите? — собственно, переспрашивать имя для меня не имеет смысла — все равно навряд ли мне удастся его запомнить.
— Я сказал: Га-мб-нга. Вы можете называть меня просто Га.
— Если вы позволите…
— Конечно!
— Весьма рад. А меня зовут Заза.
— Я знаю! Вы уж не обессудьте, но я собирался вас потревожить…
— Насчет плавания?
— О, как вы догадались?! — Моя сметливость настолько восхищает бананца, что он даже подскакивает.
— Завтра в одиннадцать.
— На пляже?
— Учиться плавать можно только в воде! — я сдвигаю брови.
— Благодарю вас! — восклицает бананец; мы выходим на моем этаже, и он мчится вниз к себе по лестнице.
У двери меня подкарауливают два бананца в панамах. Когда я поворачиваю ключ в скважине, они молча подступают ко мне с обеих сторон, словно полицейские агенты из западных фильмов.
Я окидываю их строгим взором.
— Плавание?
— Да! — и они разом подтверждают ответ кивками.
— После завтрака, на пляже.
— Отлично!
Бананцы так же синхронно срывают с себя панамы, машут ими, описывая дугу, до пола и пятятся назад.
Запершись, я раздеваюсь и выхожу в одних трусах на балкон.
Сзади раздается стук в дверь.
— Кто там? — спрашиваю я; даже если это сам всевышний, я не открою! — Извините, я в ванной!
— Мы по поводу плавания…
— Завтра в одиннадцать на пляже!
— Благодарим!
Я снова выхожу на балкон.
Сверху на нитке спускается спичечный коробок.
Внутри него я обнаруживаю записку. «Мое имя — Ма-мба, я родственник Ба-мба. Беспокою вас по вопросу обучения плаванию…»
Нацарапав карандашом на обороте: «После завтрака в одиннадцать на берегу! Привет Ба-мба и его жене!» — я сворачиваю записку и запихиваю ее обратно в коробок. Ниточная почта заработала вновь, и через минуту с верхнего балкона доносятся радостные возгласы.
Пошатываясь, я подхожу к койке, тупо просматриваю случайно попавший на нее номер газеты «Советакан Врастан», укладываюсь спать, и тут звонит телефон.
Я снимаю трубку и пресекаю долгие слова учтивости:
— Плавание?
— Да-да!..
— Завтра в одиннадцать!
До полуночи телефон звонит еще восемь раз; я по-прежнему избегаю длительных обиняков, отвечаю отработанным стереотипом «Завтра в одиннадцать!» и быстро кладу трубку.
На следующее утро за завтраком шеренга моих учеников возрастает еще на семь человек. Когда я подхожу к пляжу, те, кому занятия были обещаны еще накануне, с ликованием встречают меня и дружной гурьбой сопровождают до самого берега. На ходу раздеваясь, я приступаю к уроку и раздаю ученикам указания.