Молодая женщина подошла и тихонько села рядом с палачом. Она была похожа на нищенку, но, когда она откинула платок с головы, лицо ее лучилось удивительным, щедрым светом. Она осторожно положила свою руку на его, и он повернулся к ней – кажется, она была единственной, на кого он посмотрел за все это время. О ней рассказ впереди.
Музыка переменилась, оркестр получше в другом конце зала заиграл томное танго на тему старой классической мелодии. Обстановка была спокойная и одушевленная, но одному господину, как на грех, понадобилось выйти в туалет. Возвращаясь назад, он увидел, что негры сидят и наспех глотают бутерброды за столиком позади своей эстрады. Он подошел к ним с побагровевшим лицом.
– Да как вы смеете, свиньи этакие! Сидеть и есть вместе с белыми людьми!
Они изумленно обернулись. Ближайший из них приподнялся со стула:
– Что? Что господин хочет сказать?
– Что я хочу сказать! Ты смеешь сидеть тут и есть, обезьяна поганая!
Чернокожий подскочил как на пружинах, и глаза его сверкнули, но он не решился ничего предпринять.
– Хэлло, джентльмены! Хэлло! – заорал разгневанный господин, адресуясь к публике, и люди начали сбегаться, столпились вокруг него и негров. – Видали вы что-нибудь подобное? Это же неслыханно! Эти обезьяны сидят и едят вместе с
Поднялся страшнейший переполох.
– Какая наглость! Неслыханно! Вы что, думаете, вам тут обезьянник?! Так, что ли, по-вашему?!
– Нам тоже надо есть, как всем живым существам! – сказал один из негров.
– Но не вместе с людьми, собака!
– Есть! Вы пришли сюда
– Вы имеете честь играть для нас, поскольку нам угодно находить удовольствие в вашей музыке! Но извольте вести себя прилично, а иначе вас линчуют! Понятно?!
– Полезайте-ка живо на место!
– Ну! Пошевеливайтесь!
Чернокожие и не думали исполнять приказание.
– Да это же форменное пассивное сопротивление, господа! – сказал представительный джентльмен благородной наружности.
– Ну! Долго еще ждать?!
– Go on! [4]
Живо полезайте на эстраду!– Мы голодные! Нам надо поесть, чтобы мы могли играть!
– Голодные! Нет, вы слыхали, а?!
– Да, надо! И мы имеем на это право, – сказал огромный детина, с угрозой сверкнув глазами.
– Право! Это у тебя-то есть какие-то права? Бесстыжий!
– Да, есть! – сказал чернокожий, подступая.
– Что?! Это ты белому человеку так отвечаешь, сволочь! – Он ударил чернокожего прямо в лицо.
Негр сжался в комок, задрожал, как зверь, потом с быстротой молнии прыгнул вперед и всадил в него кулак, так что белый господин упал навзничь.
Поднялась невообразимая кутерьма. Народ бросился к ним, весь зал пришел в неистовое возбуждение. Чернокожие сбились в тесную кучу, стояли напружинившись и ощетинившись, с налитыми кровью глазами и белым оскалом зубов, словно какие-то невиданные звери в человеческих джунглях. Грохнул выстрел, и один, отделившись от кучи, рыча и истекая кровью, бросился на белых, в ярости колотил всех без разбора. Остальные с ревом рванулись за ним, но были остановлены револьверами, выстрелы гремели непрерывно, и они, окровавленные, уползали за столы и стулья.
– Ну что, будете вы играть? – крикнул симпатичный белокурый господин и разрядил свой браунинг туда, где они прятались.
– Нет! – прорычали чернокожие.
– У нас же есть другой оркестр! – воскликнул кто-то, пытаясь всех успокоить. – Есть же еще один!
– К черту сентиментальную слякоть! Пусть вот эти играют! Ну-ка поднимайтесь, черномазые обезьяны!
Их вытеснили из укрытий, и опять началась свалка, еще хуже прежней, сплошное безумие и столпотворение. Предметы носились в воздухе, как смертоносные снаряды, уличная шваль взгромоздилась на стулья и визжала. Негров гоняли по всему залу.
– Кой черт! Ведь мы же все-таки цивилизованные!..
– Что?! Скажешь это слово еще раз – пристрелю!
– Цивилизация, черт ее возьми!
Чернокожий детина, кажется тот, с кулаком, метался по залу, как бешеный зверь, пинками опрокидывая все на своем пути и раздавая смертельные нокауты направо и налево, но был настигнут метким выстрелом, схватился за грудь и рухнул, растянув губы в широкую пустую усмешку. Остальные, собрав разрозненные силы, вооружились стульями и крушили черепа всем, кому могли. Они дрались в слепом остервенении, излучая ненависть белками глаз, пока не падали, сраженные.
– Кусаешься, трусливая собака! – рявкнул богатырь в военной форме полумертвому цветному, лежавшему на полу и стиснувшему челюстями его ногу, направил дуло вниз и послал в него пулю. Черные испускали страшные, диковинные воинственные клики, как в первобытном лесу, но белые не давали себя запугать, стойко удерживали позиции всего лишь с помощью оружия, револьверные выстрелы трещали, как пулеметные очереди. Это была жаркая, яростная схватка.
Двое молодых убийц не принимали участия, сидели и забавлялись, наблюдая за происходящим, – они свое сделали.
Наконец оставшиеся в живых негры были оттеснены в угол и окружены. Их сопротивление было сломлено, пришлось им сдаться на милость победителя.
– Ну то-то же! – Белые перевели дух.
– Живо на эстраду!
Чернокожих вытолкнули на эстраду и заставили взять инструменты.