Избранное

Золотистые краски вечера тускнели, смешиваясь с голубоватой пеленой тумана.

Поля, что тянулись вдоль дамбы по берегу реки, уже превратились в волнующееся море тумана. Кое-где призрачными тенями маячили заросли бамбука, напоминавшие издали развевающиеся на ветру перья диковинных птиц.

Бинь устало оперлась спиной о перегородку и, прикрыв глаза, рассеянно следила за тем, как темнота овладевала домом, выползая из дальних закоулков.

Взрывы фейерверка разорвали тишину. Бинь вздрогнула. Сверху, из комнаты, послышался голос Нама, он призывал всех выпить и требовал закуски. Она быстро подбежала к очагу, подбросила дров. Потом поставила на очаг котел с жирным, наваристым супом, присела на корточки и принялась раздувать огонь. Дрова разгорелись, и веселое пламя осветило кухню.

VIII

Пароход «Ан Сыонг» отошел от пристани Намдиня в десять часов утра.

Хотя было уже шестнадцатое января и начались празднества и гуляния, пассажиров было очень мало: с полсотни человек на верхней палубе да несколько торговок бетелем, устало лежавших на нижней палубе рядом со своими корзинами.

Пароход плыл без остановок до пристани Куикао. Там он простоял минут десять и, взяв новых пассажиров, поплыл дальше. Пока подходили к Ниньзиангу, начало смеркаться, а когда Ниньзианг остался позади, стало уже совсем темно.

Повеяло холодом, над рекой поднялся туман. Рокочущий шум машины, казалось, не в силах был разорвать глухую гнетущую тишину. Красный фонарь, горевший на правом борту, слепнул в ночной темноте, и только изредка, когда судно, обходя мели, приближалось к берегу, его красноватый свет выхватывал из мрака темно-зеленые стволы бамбука. Усталый матрос опускал в воду шест, измеряя глубину реки, и медленно вытаскивал его обратно, бормоча что-то под нос по-китайски.

Восьмая Бинь зевнула и подала знак Наму.

— Ладно, пошли, очень уж этот карась пугливый.

Нам хмуро взглянул на корму.

— Стережется, тварь, мошна у него тугая.

— Заливаешь!

— А почему нет? Несколько сот, не меньше.

— Ну уж прямо?

— Точно! Своими глазами видел, как он получал деньги за рис в Ниньзианге, я выходил там купить опиуму.

Заметив, что Бинь смотрит на него недоверчиво, Нам нахмурил брови:

— Ну хорошо, иди спать!

Он повернулся к ней спиной и снова стал смотреть туда, где виднелась фигура мужчины в европейском костюме. Тот стоял и курил сигарету.

Взошла луна.

За мерцающим огоньком сигареты человек, конечно, не мог разглядеть Нама, какие бы зоркие глаза у него ни были. Он не обращал на Нама ни малейшего внимания, заботясь больше всего о лежавшем в кармане бумажнике.

Нам вынул сигарету и, подойдя к незнакомцу вплотную, попросил у него спичку. Он сделал это, чтобы посмотреть, вытащит ли тот руку из кармана. Нам знал, что спички лежат в том же кармане, что и деньги. Но мужчина, ничего не ответив, протянул Наму горящую сигарету, потом, когда Нам прикурил, затянулся еще раз и бросил окурок в воду.

Этот жест, в общем-то совершенно обычный, показался Наму полным какого-то тайного смысла.

Расстроившись, он прошептал:

— Может, этот тип что учуял? — Но тут же усмехнулся и сам себе ответил: — Да нет, когда это было, чтоб я сам себя открыл?

Заложив руки за спину, Нам принялся расхаживать взад и вперед вдоль борта, косясь на незнакомца.

Все напрасно! Тот застыл на месте, только правая рука еще глубже погрузилась в карман, словно прикованная к бумажнику.

Вдруг Нам замер, напрягая слух: человек в европейском костюме бормотал что-то, потом негромко оказал себе под нос:

— Наконец-то! Вот и пристань Кунг…

Каждое слово вызывало в душе Нама целую бурю. Он свирепо посмотрел на горизонт, где уже чуть брезжил неясный свет. Пусть бы этот чертов пароход сел на мель и проторчал на ней несколько дней, лишь бы «товар» не уплыл на берег.

Прошло еще около часа, пароход причалил к пристани Кунг, потом подошел к Киенану. Вот уже и Киенан остался за кормой. Скоро должен быть мост, а там до Хайфона рукой подать! Восток совсем посветлел. А Нам по-прежнему впустую высматривал рыбку.

Вдруг сердце его заколотилось от радости: из открытого рта кармана высовывался черный кожаный бумажник, а человек рассеянно вертел в руках фетровую шляпу.

Нам вскочил с места, но тут резкая, нестерпимая боль в животе заставила его опуститься на циновку. Он почувствовал, что не в силах сделать ни шага. В это время в конце палубы появился Ба Бай. Он только что перестал сосать свою трубку с опиумом. Подойдя поближе, Ба увидел Нама, корчившегося от боли сидя на циновке, и торопливо спросил:

— Что с тобой?

— Не знаю, — с трудом ответил Нам, — наверное, отравился чем-то. У меня с вечера болела голова, а сейчас живот схватило, сбегай на нижнюю палубу, пришли сюда жену!

Ба Бай кивнул головой. Мужчина в европейском костюме тоже подошел к лестнице, ведущей на нижнюю палубу. Нам, собрав все силы, попытался встать, но опять опустился на циновку; боль заставила его скорчиться, судорога свела все тело.