Избранное

— Дочь твоя, дядюшка Ниеу, согрешила постыдно, но поскольку ты всегда был человеком порядочным и все налоги выплачивал в срок, мы решили оштрафовать тебя только на три пиастра[5] деньгами, двести свежих плодов арека и восемь бутылок водки, каковые ты без промедления, сегодня же вечером, обязан доставить в мой дом.

Однако помощник старосты, имевший зуб против дядюшки Ниеу, нашел этот штраф недостаточным и, подняв руку, сказал:

— Уважаемые, согласитесь, что за столь тяжкое прегрешение наказание весьма легковесно. Я прошу прибавить еще три пиастра и половину свиной туши, уж больно дело неблагопристойное!

Власти зашумели, и опять начались препирательства. Наконец староста вышел из диня и, подойдя к маленькому столику, торжественно огласил решение властей:

— В деревне с незапамятных времен не случалось такого позора. Это грязное дело бросает тень на всех нас и умаляет честь и добрую славу нашей деревни перед соседними деревнями. Стало быть, дядюшка Ниеу, твоя вина не так уж мала. Но мы снизошли к твоим мольбам и накладываем на тебя такой штраф: шесть пиастров деньгами, двести плодов арека и восемь бутылок водки.

Помощник старосты и его сестра пришли в ярость: ведь о свиной туше так ничего и не было сказано. Особенно недовольна была сестра, которая мечтала набить карман, продавая дармовое мясо. Всякий раз, когда подвернется удобный случай, власти не брезгуют ничем, стараясь урвать кусок пожирнее.

Приговор был скреплен печатью и подписями и спрятан, чтобы потом можно было еще не раз использовать его, вымогая взятки у семьи Минь. Отцы деревни хранили немало таких полезных бумаг.

На этом печальное зрелище закончилось, но утром следующего дня Бинь увидела еще более ужасную сцену. Кто-то, видимо, подучил дядюшку Ниеу, и он решил доказать всем, что в его семье не потерпят блудницу. Обкорнав волосы Минь, вымазав ей голову известью и надев на нее корзину, он водил дочь по деревенским улицам.

Старики восхваляли добродетельный поступок дядюшки Ниеу, а одна старуха сказала:

— Это наказание еще не искупает ее вину. По древним обычаям, потаскуху нужно раздеть и швырять ей в лицо кожурой ареков…

Измученная Минь хотела было повеситься, но подружки удержали ее. За эти два дня бедная женщина совсем высохла, ребенок ее весь почернел, пролежав полдня на солнцепеке…

Раньше, слушая рассказы о том, как согрешившим девушкам брили и мазали известью головы, Бинь вовсе не возмущалась, а, наоборот, не могла удержаться от смеха: ей хотелось бы поглядеть на такой забавный спектакль. Но теперь душу и тело Бинь сковал страх. Она сочувствовала бедной девушке. А вдруг и ей придется испытать все эти унижения? Нет, у нее не хватит сил. Если ей выпадет подобная участь, она лучше бросит отца и мать, бросит сестру и брата, уйдет с малышом из дома и будет просить милостыню на дорогах.

Решение это зажгло в душе Бинь искру надежды. Может быть, она встретит Тюнга — отца ребенка? Уж Тюнг-то сумеет их прокормить. И они будут жить вместе — она, ее муж и сын…

Вдруг в соседней комнате зажгли лампу. Дверь со скрипом отворилась. Бинь быстро повернулась и заглянула в щель: в дом степенно входили помощник старосты Тхыонг и его жена.

Встревоженная Бинь невольно вскочила — надо убежать куда-нибудь, спрятаться! Но выйти отсюда можно только через ту комнату, где сидят Тхыонг с женой и родители Бинь. Сама она еще, может, проскользнула бы, но ребенок… Бинь, стараясь успокоиться, снова прильнула к щели и прислушалась.

— Ну что, готово ваше мясцо? Я уже все приготовила. Как вы — согласны или нет? — Это говорила жена помощника старосты.

Отец Бинь помолчал немного, потом, почесав за ухом, ответил:

— Ваши милости, если вы так решили, мы с женой смиренно вас благодарим.

Растягивая слова, Тхыонг важно сказал:

— Вы должны знать, что я и моя супруга жалеем вас, как достойных и добродетельных людей. Святой отец скоро назначит вас учителем при церкви, чтобы вы обучали детей молитвам. Но, увы, ваша дочь нанесла вам страшный удар. Я готов помочь вам и, чтобы все это не вышло наружу, избавить вас от ребенка…

Тут жена прервала его:

— О небо, дитя ведь от кого родится, в того и уродится! Что, если он будет похож на своего отца? Но я не буду его кормить, слышите! — продолжала она, обращаясь к мужу. — Если вы хотите его кормить, берите для него кормилицу.

Тхыонг быстро взглянул на жену и велел ей замолчать. Он совершал этот поступок вовсе не из великодушия и не думал о благодарности, которую будет к нему испытывать в будущем усыновленный ребенок. Нет! Он брал малыша для своего младшего брата, богатого торговца, жившего в Ханое и так же, как и он, бездетного. Брат просил его узнать, нет ли в деревне какой-нибудь бедной семьи, которая не в состоянии прокормить своих детей и согласилась бы продать мальчика, хорошо бы младенца. Брат даже дал Тхыонгу деньги. Несколько дней назад, пронюхав, что Бинь родила, и родила мальчика, и что семья ее в страхе и замешательстве не знает, как быть, Тхыонг отправился в Ханой и взял у брата пятьдесят пиастров, чтобы купить ребенка.