Избранное

Вздохнув, он стал глядеть поверх толпы куда-то вдаль. Ему привиделся Шау — давний друг его, фабричный парень, их вместе взяли когда-то, вместе отправили в тюрьму, потом в ссылку — вон он стоит, точь-в-точь как в тот день, возле груды бревен (они вкалывали на лесоразработках) и машет ему на прощанье рукой, а Минь — за спиной у него сверток с этим самым костюмом — спускается с конвоиром по крутому склону вниз, на равнину. Минь получил «вольную», а Шау остался там, в горах.

* * *

Он поднялся на крыльцо. Хозяйский пес почему-то молчал.

Тетушка Ти (Минь снимал в ее доме маленькую комнатенку) и две ее дочери ужинали. Заслышав скрип двери, все трое подняли головы и поздоровались. Пес соблаговолил покоситься на дверь. Минь, не задерживаясь, пожелал хозяевам доброго вечера, взял светильник — плошку с арахисовым маслом, из которого торчал фитилек, наклонившись, зажег его и направился к себе. Свет тотчас связал воедино плетеную дверь в стене и комнату, где ужинали хозяева.

Теперь можно было толком разглядеть щербатый деревянный поднос, стоявшую на нем фаянсовую миску, полную соленых овощей, сваренных с мелкими креветками, и плоскую плетенку с листьями латука. Собранные бог знает где гроздья плодов шунг, разложенные старшей дочерью на подносе, придавали нехитрой их трапезе как бы некое роскошество. Отец вышел сегодня в ночную смену. Благо хозяйка, продававшая на базаре зелень, вернулась домой с выручкой и могла теперь оставить мужу холодного риса, чтобы он, придя с работы, не ложился спать натощак. Обычно в семье ели дважды на дню: утром — рис с какой-никакой приправой и вечером уже похлебку. Но частенько, когда бушевал ветер с дождем или хозяйку одолевала хворь, они лишь раз в день хлебали пустую похлебку. Сняв комнату здесь в доме, Минь за все это время почти не имел возможности поговорить с хозяином. Тот по натуре был неразговорчив, да и частенько пропадал где-то целыми днями, иногда даже не ночевал дома. Он присматривал за электромотором на циновочной фабрике, а в свободное время подряжался чинить велосипеды или писать вывески. Был он, наверно, заядлым книгочием. Когда бы Минь ни застал его дома, тот неизменно сидел обложенный зачитанными до дыр журналами и книгами, которые хранились всегда за потолочной балкой.

Откинув ножки складной кровати, Минь бросил на нее одеяло, снял сандалии и улегся на постель. Он устал, его мучил голод. А доносившийся из соседней комнаты запах свежей похлебки, звон посуды, чавканье и причмокиванье тягостным эхом отдавались в его желудке. Вот уж с неделю он ел лишь единожды в день, и это обходилось ему каждый раз в одно хао. Рис, как, впрочем, и любая еда, стоил втридорога. За неполную чашку риса изволь выложить четыре су, а ломоть соевого студня не толще двух пальцев стоил одно су. Всякий раз, «отобедав», он не ощущал ни малейшей сытости; желудок оставался пуст, да и во рту вроде не побывало ни крошки.

— Ничего!.. Ладно, — пытался он сам себя утешить, — живу худо-бедно, с голоду не умираю!