Избранное

Минь повернулся к окну и вскоре уловил проплывшие мимо неясные блики света и скрип коромысла. Странное дело, с чего это он притащился в такую рань? Ах да, ведь сегодня — начало месяца, во всех учреждениях и казармах выплата жалованья. Небось в привычных местах сошлись уже игроки и дуются в шаукдиа… Минь расстроился вконец, вспомнив о своем собственном жалованье. Он дважды в день — утром и вечером — давал частные уроки в доме у одного из «отцов города», владельца большого универсального магазина. Но жил Минь ничуть не лучше безработных. Хозяин платил всего шесть донгов в месяц. А если хоть двое из дюжины его детей, племянников и внуков не посещали занятия, жалованье урезал до пяти донгов — и баста. Да и тогда норовил оттянуть плату: с пятого числа на десятое, с десятого — на пятнадцатое… Случалось, он и вовсе забывал о деньгах. Минь напоминал ему раз и другой, словно выклянчивая милостыню, покуда он не совал ему наконец три донга, а остальное, мол, в конце месяца. Сколько Минь ни старался подыскать другую работу, ходил, просил, уговаривал — все тщетно. Город ведь невелик, заводов ли, фабрик — всего ничего, кругом одни магазины да лавчонки; а торговцы боялись связываться с бывшим каторжником, да к тому же из политических. Один лишь наниматель его, как член городского магистрата, мог пренебречь подобными вещами. Да и поди узнай еще, не приложила ли сюда руку тайная полиция?

Одному из друзей Миня достался в наследство от стариков дом и при нем земля — поболее трех шао; он все толковал с Минем, что хорошо бы продать и дом, и землю: худо-бедно, а выручим донгов восемьдесят или сто и откроем — вдвоем — харчевню здесь, на окраине. Ежели фо будет вкусный, услуга — вежливая, люди повадятся ходить к ним, а значит, и прибыль, пусть малая, заведется. И они оба смогут хоть дух перевести. Но потом, прикинув, как отнесется к их затее полиция, посчитали за благо жить по-прежнему: один — на попеченье матери, другой — злосчастным своим репетиторством.

Да и что мог ответить Минь на такой вопрос:

— Странно, для чего бывшему политзаключенному, человеку образованному, с приличной и необременительной службой, кормить в забегаловке супом каких-то паршивых кули?..

Он видел воочию, как кривится ухмылкой чиновничий рот, повторяя его ответ:

— «Не хватает на жизнь!..» Так-так… Почему б вам тогда не пойти на государственную службу? Или, наконец, не вернуться в горы на поселение? Там хоть, как говорится, будете «ближе к массам»…

Горечь и боль разрывали сердце на части.

В аду, где он обретался вместе с тысячами и тысячами людей, они как бы денно и нощно изнемогали под бременем цепей и колодок. Последние месяц-полтора он, урывая гроши от скудных своих трапез, покупал регулярно газеты, заполненные, увы, новостями определенного толка. Просеянные и должным образом поданные продажными писаками, они гласили о том, что германская армия продолжает наступать повсюду… До Москвы, считающейся оплотом мировой революции, остались считанные километры!.. Бомбы непрерывным градом сыплются на Лондон. Вся Восточная Европа залита кровью и мраком. Скоро фашизм железной рукой пресечет последние попытки к сопротивлению… В Азии Япония, куда бы ни устремила она свои удары, повсюду одерживает величайшие победы… Из прочитанного явствовало: у нас, в Индокитае, французские колониальные власти окончательно продались японцам и дерут с народа три шкуры… Извольте, воззвание «главы государства» маршала Петэна… А вот — призывы служить великой Франции и возродить империю… Восхваленье «петэновской молодежи»… Панегирики «истинному национальному духу» и великим героям. Главное, оказывается, в том, что мы возвращаемся наконец к старинным высоким шапкам и долгополым одеждам. Все это, право же, смахивает на заклинанья. И рядом, словно реклама чудовищного арсенала, фотографии: пушки, танки, самолеты, крейсера… Сила… насилие… власть…

Эх, двинуть бы кулаком по их лживым ртам! Перебить руки, что водят продажными перьями, расшибить головы, начиненные кровавыми бреднями!

…Наступают повсюду… Чем дальше фашистские полчища заходят в глубь Советской страны, тем ближе они к своей могиле. И пусть они в считанных километрах от Москвы, пусть удалось им окружить Сталинград, на головы их тысячекратно обрушивается шквал артиллерийского огня, и каждый их шаг отмечен телами мертвецов, сраженных штыками героической Красной Армии… Вместо захваченных крепостей и огневых точек перед фашистами и за их спиной оживают тысячи новых. Вместе со смертоносным огненным ливнем снарядов и пуль их крушат удары духовного оружия, гневный разум и воля всего человечества, ставшего на сторону Страны Советов, ибо она сражается, чтоб уничтожить фашизм, развязавший руками Гитлера и его клики безумную человеконенавистническую войну.