Избранное

Старый Чонг сидел в углу безмолвно, как Будда, — словно ему до всего этого не было дела. А тетушка, прислушиваясь к голосам спорящих, взяла тигренка у сына и уложила его на свою стеганую ватную телогрейку. Он сразу уснул. Устал небось или обессилел от страха? А может, проголодался или стосковался по матери? Старуха накрыла его полой куртки, потом обернулась и сказала:

— Тигр в лесу — лютый зверь, но тигр в доме — ласковый пес. И раз уж пес этот прибился к нам, он у меня и останется. Син будет добывать ему пищу, а я позабочусь о том, чтоб воспитать его и научить уму-разуму.

Долго сомневалась старуха, как ей назвать подкидыша.

Придумав ему имя, она похлопала тигренка по голове и ласково погладила.

— Эй, щеночек! Вот уж который день ты у нас, а мама твоя все не идет за тобой. Ясное дело: либо убили ее, либо забежала в такую даль, что и дорогу назад не сыщет. Останешься жить у меня, я буду кормить тебя на радость всему семейству. И отныне даю тебе имя «Добряк». А ты, коль поселился в моем доме, изволь быть умницей да во всем меня слушаться. Запомни же, если я, или Син, или кто другой станет кликать тебя: «Добряк! Добряк!» — тотчас же беги на зов…

— Где ты, Добряк?

— Эй, щеночек! Щеночек мой!

— Добряк, не смей выходить за дверь!

— Эй, Добряк! Опять ты грызешь сандалии и таскаешь вещи!

— Щеночек мой! Вот умница, лежи себе в гамаке.

— Я пойду в огород, щеночек! Скоро вернусь.

— Ах, Добряк, Добряк! Сколько раз было сказано, листья, в которые заворачивают пирог, грязные!

— Эй, щеночек мой! Вон я поставила тебе еду, хватит грызть эту поганую кость.

Тигренок был редкостный обжора. Что бы ни ела тетушка Чонг, она всегда делилась с ним. Когда старуха уставала не в меру или хворала, она варила пустую кашу из гороха или бобовую похлебку, и Добряк ел горох и бобы вместе с нею. Но всякий раз он поджидал Сина, потому что Син угощал его рыбой и мясом. Син тоже был обжора. Он зажаривал целиком чуть не половину антилопьей туши и съедал прямо так, без рису. Карпов или рыб куа в два-три кило весом, сваренных с луком, Син съедал за один присест. Павлинов и куропаток он поджаривал на угольях, потом разрывал мясо на тонкие волокна и ел, макая в соль и лимонный сок; он приканчивал разом добрых полдюжины куропаток и, случалось, оставался голодным.

Незаметно прошли четыре месяца. И если первое время, когда старуха брала тигренка на руки, он казался ей маленьким, не тяжелей арбуза или тыквы, то теперь он вымахал ростом с большого пса. Всякий раз, когда она шла окапывать маниоку или сажать кукурузу, а Син уходил пахать или боронить землю либо отправлялся в лес за хворостом, старуха привязывала тигренка на цепь, к ножке топчана, на котором обычно восседал хозяин дома.

— Добряк, а Добряк! Посиди-ка дома, да не вздумай рвать цепь или баловаться с соседскими детьми, не ровен час — опрокинешь моего старика.

Но как хитроумно ни завязывала тетушка цепь, сколько бы наставлений ни оставляла мужу, ребятишки все равно умудрялись развязать цепь и выводили Добряка погулять и порезвиться с ними. Случалось, они выводили его на улицу, а иные удальцы бегали с ним на опушку леса или гоняли деревенских кур и собак. В конце концов, чтобы отделаться от буянов, пришлось старухе повсюду водить Добряка за собой. Даже когда Син сидел дома, старуха не доверяла ему тигренка, потому что он сам был не прочь вытащить Добряка на улицу и погонять с мальчишками.

Тигренок вечно ходил по пятам за тетушкой Чонг. Чем бы она ни занималась на кухне: готовила рис, кипятила воду, варила бататы или перебирала горох, молола ли зерно или заворачивала в листья пироги, — Добряк лежал рядом, у очага. Если она отправлялась на речку, тигренок шел следом. Старуха брала его с собой и в огород. Она мотыжила землю, выпалывала сорную траву, а Добряк резвился и рыскал вокруг. Иногда он растаскивал сваленные в кучу камни и корни, недавно выкорчеванные из земли, или принимался рыть ямы и кататься в пыли прямо посреди огорода. Но стоило тетушке Чонг выбранить его как следует, и он прекращал свои бесчинства.

Когда старуха продавала прохожим нехитрую снедь, тигр устраивался между ножками бамбукового топчана или сидел рядом, положив голову тетушке на колени. И не было человека, который прошел бы мимо, не остановившись поглазеть на такое чудное зрелище. Они потешались, видя, как старая Чонг, ласково гладя тигренка или грозя ему пальцем, объясняет что-нибудь, словно малому дитяти. Случалось, она шлепала его по морде и громко ругалась или, взяв за лапу, беседовала с ним и учила уму-разуму. Тигренок слушал ее с серьезным и понимающим видом. Он лизал старухину руку и терся головой об ее колени. Иногда он, развеселившись, начинал резвиться; он дергал тетушку за пояс, таскал за полу, теребил ее широкие штаны, хватал за руки и прыгал ей на спину.