Избранное

Я давно не бывал здесь и потому, переехав по мосту через Большую реку и выбравшись на Южное шоссе, с каким-то особым волнением глядел на раскинувшееся до горизонта море. Волнение это не проходило и после, когда, доехав до места, я слушал беседу о боевых делах жителей города-порта и потом отправился на позиции ополченцев, оборонявших такие знакомые и казавшиеся теперь непривычными заводы и фабрики. Волнение, пожалуй, даже не то слово, это был какой-то тревожный, но радостный и бодрящий душевный подъем. Как будто я после долгой разлуки вернулся домой, повстречал своих близких, возмужавших и прославившихся, и жаждал теперь поскорей окунуться в их трудную кипучую жизнь, увидеть собственными глазами все как есть.

Как раз в эту пору, в середине мая пятьдесят пятого, а точнее — тринадцатого числа, я возвратился в Хайфон и рыскал по городу, собирая материал для первых своих очерков!

Небо алело, словно огромный костер.

Утро, собственно, еще не начиналось, и повозки — вереницею — громыхали, поднимая тучи пыли[49]. А в скверах, на бульварах и обсаженных деревьями улицах Земляного моста, Долгих песков и Арековых пальм люди на тротуарах, как ни в чем не бывало, приседали, прыгали, махали руками в такт передававшейся из Ханоя радиозарядке. И впервые обычная эта передача показалась мне не только полезной и нужной, но даже, как бы сказать поточнее, — эстетически зрелищной.

Едва в лучах рассвета зарозовели края белых туч на глянцево-сером, как жесть, небе, повсюду — в жилых кварталах, в складских помещениях и заводских корпусах, на стройплощадках и причалах — начался немолчный размеренный гул. И тотчас, спеша завершить утренний свой «пробег», заторопились в разные стороны запряженные быками двухколесные повозки, груженные огромными бревнами, чугунными трубами, железными станинами весом чуть ли не в тонну, похожими на ракетные установки, а навстречу им катили грузовики и автокраны. Иногда в этом шумном потоке появлялась неторопливая тачка; ее тянул за поручни глава семейства, а сзади толкала жена с отпрысками. Даже в жилых кварталах, где ничего вроде и не было, кроме домишек, крытых бамбуком или железом, вдруг вспыхнуло пламя кузнечных горнов и тяжело задышали переселившиеся туда машины, так что временами казалось, будто вот-вот запылают или рухнут от сотрясения все дома окрест. Словом, весь город огласился тяжким звоном кувалд, ревом моторов, свистом приводных ремней, скрипом лебедок и блоков, гулом пламени в печах и форсунках, громом листового железа, перекличкой людских голосов. Каждый старался работать быстрее, еще быстрее и лучше. Во имя победы! Во имя полной победы!..

Динамики разнесли сообщение городского штаба противовоздушной обороны: вражеские самолеты действовали в пятидесяти километрах к юго- и северо-востоку от города… Потом появились в сорока километрах, затем — в тридцати… Ясно было: они вот-вот обрушатся на город. Силы ПВО изготовились к бою.

Времени оставалось в обрез, я не успевал ни повидаться с друзьями и знакомыми, ни даже заглянуть на старую свою работу. Вместе с писательской группой я сразу отправился на завод. Утро выдалось ясное и солнечное, дул переменчивый западный ветер. Позиции заводского ополчения располагались у реки Неу. По берегу, насколько хватало глаз, разбегались дороги — к городским кварталам и пригородным деревушкам. Но большую часть обзора занимала река, в которой отражались редкие облака. На воде, как и на суше, царило оживление: множество лодок, шаланд, баркасов сновало по мутноватой от ила реке. Почти все они шли под парусами; белые полотнища, надутые ветром, придавали им сходство с вздыбившимися скакунами, летящими вперегонки по полю сражения.

Первой осматривали мы позицию на самом берегу. На тропинках вокруг орудийных гнезд под ногами скрипела галька и пересохший песок, в нем то и дело попадались выброшенные морем ветки, стебли растущей на отмелях травы, водоросли и ракушки. Брустверы сложены были из цементных плит, поросших кое-где аспарагусом, его у нас называют волосами феи. Неподалеку цвели розы, жасмин, гранаты. Рядом с глыбами кирпича и цемента, из-за которых настороженно поднялись к небу стволы зениток, цветы эти казались бесценными творениями природы.

Политрук, водивший нас по позициям, рассказывал об ополченцах своего завода, и чувствовалось: он гордится каждым и его делами.

Когда начали строить завод на этой заброшенной пустоши — ее прежде то и дело заливало соленой морской водой, — заводские парни и девушки по выходным дням таскали сюда камни для дамбы, чтоб оградить площадку от высоких приливов; носили землю, высаживали цветы и деревья и разбили рядом с заводом большой парк. «Завод наш, — говорили рабочие, — расширяется, коллектив растет. Людям будет приятно прийти сюда после смены, отдохнуть, искупаться в реке, заняться в кружках самодеятельности или послушать музыку. Всем найдется развлеченье по вкусу — и старым, и малым…»