Избранное

Всю ночь эта коса преследовала меня и следующую ночь тоже, и еще много ночей после этого я просыпался и забивался в угол. И позже, если мне случалось неожиданно испугаться, я всегда старался прижаться спиной к чему-то надежному, к стене или к ограде, чтоб на меня нельзя было напасть сзади. Я не знал, кто и что именно может на меня напасть, но перед глазами все стояла коса. Тоска по отцу постепенно притупилась, поблекла, могила его осела, на ней выросла трава, но страх остался и с каждым днем становился все мучительней. Часто вечерами, когда я возвращался домой, мне чудилось, что кто-то идет за мной и хочет на меня напасть. Мне казалось, что со спины я не защищен, и я постоянно озирался. Кто нападет на меня врасплох, откуда ждать беды, я не мог тогда определить, это я узнал позже, когда на меня наваливался ужас и мне приходилось собирать все свои силы, чтобы как-то устоять. Я чувствовал, будто я сижу в какой-то грохочущей повозке, вроде той мчащейся телеги с взбесившимися коровами, но рядом нет отца, нет сильной отцовской руки, которая вытолкнула бы меня из грохочущей повозки, и я напрягаюсь, сжимаю до боли грядки и жду, что с минуты на минуту случится самое страшное. И так продолжается, пока грохот повозки не затихнет вдали и в ушах у меня не начнет гудеть тишина, невыносимая, как удары по наковальне. Это неправда, будто удары обрушиваются на человека неожиданно, врасплох, исподтишка и так далее. Я думаю, что человек постоянно ждет удара. Просто он не может предугадать, какова будет сила удара, и потому называет его неожиданным.

Не знаю, сумею ли я навести в своих воспоминаниях порядок и так по порядку и рассказать в этой тетрадке про свою жизнь. Да и не думаю, чтоб это было необходимо. В жизни у меня все кувырком, как все было кувырком в мастерской моего отца после того трагического дня. В мастерской этой я никогда не смогу навести порядок, пусть даже самый неприхотливый. Отец постоянно учил меня, что клепки надо ставить не только одну к одной, но и в круг, чтоб они могли превратиться в кадку или бочонок… И, несмотря на это (то есть хоть я и не умею расставлять что-либо по кругу), я буду продолжать копаться в своей жизни, время от времени на меня будет налетать та муха или сверкающая коса, но это будет лишь воспоминание о них, они не будут реальными, и от них мне не найти защиты.

После гибели отца мама еще больше стала походить на черешню-дичка, посеянную птицей в дремучем лесу, обобранную и обломанную после первого же плодоношения. Обе они с бабушкой Недой совсем притихли, молча хлопотали по хозяйству, молча шли работать в поле и меня брали с собой, а собака не знала, оставаться ли ей около бондарни или идти с нами в поле. Я звал собаку Лишко, но про себя называл Илией и про себя окликал ее: «Ну, Илия, пошли!» — как это делал отец, отправляясь с готовыми бочками по селам или на лесопилку — за клепками. И собака бежала за мной.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Мы напилили много дров, я перетаскивал их и складывал под навесом, помогая учителю Апостолову, чтоб он не натрудил свою хромую ногу. Складывая дрова, я слушал, как Апостолов и учитель физкультуры Вентов спорят о будущем. Они сидели на простых оранжевых стульях из мореного бука на зеленой траве, пили кофе и миролюбиво спорили, а в сторонке сидела Найда, смуглая и красивая, и раскладывала пасьянс. Учитель физкультуры утверждал, что мы все войдем в будущее, что будущее совсем близко, протяни руку и достанешь. Апостолов же полагал, что в будущее войти нельзя. Оно загадочно, диковинно и притягательно, но мы дойдем только до его порога и там упадем, с силой толкнув дверь. Дверь распахнется, озаряя нас светом, то есть щедрым светом зальет человека само будущее, чтобы на свету увидеть павшего. И так все будут падать на пороге будущего, толкая его дверь, и никто не сможет перешагнуть этот порог, называемый порогом будущего. Учитель физкультуры стоял на своем и весьма темпераментно доказывал, что перешагнет порог. У него были крепкие мускулы, здоровое и сильное телосложение, мелкие тугие завитки волос, от него веяло силой, одеколоном и хорошим настроением. Апостолов сказал ему в шутку, что такой здоровяк, да еще в таком великолепном расположении духа, пожалуй, действительно сможет войти в будущее.