Избранное

Он крепко сжал рукоятки весел и весь напрягся.

— Дедушка, а почему этот омут так называют?

— Хм… Да один человек некогда утопил здесь пятерых гаминов. С того дня и пошло название.

— Он что, партизаном был, тот человек?

— Да нет, не совсем, — с запинкой ответил Дэндзэн.

— А плавал, наверно, почти так же, как вы?

— Даже лучше! — усмехнулся старик.

«В ту пору я был так же молод, как ты, — подумал он. — А Донгор — как твоя жена… Я вижу, крепко ты любишь ее, сынок. Случись что, не бросишь в беде. Вот и я тоже…»

Течение его мыслей перебил вопрос молодого человека:

— Дедушка, расскажите, как вы утопили гаминов. Ведь я догадался, что это были вы!

— Как же это ты догадался?

— Да уж так. Расскажите, пожалуйста!

— Ладно, — согласился старик. — Слушай же… Когда к нам пришли гамины, мы с Донгор уже были знакомы. Наши айлы стояли рядом, в каких-нибудь двух верстах друг от друга. И вот как-то скачут к нам наметом несколько верховых. «Гамины! Гамины!» — закричал народ. Помню, женщины, девушки так и бросились врассыпную. А тут еще прибежал, высунув язык, сосед из айла Донгор. Отозвал меня в сторону и говорит: «Донгор гамины увезли! Запихнули ей в рот кляп, перекинули через седло и ускакали…» Я затрясся, заметался, но тут как раз гамины с винтовками наперевес ворвались в наш хотон и окружили мою юрту. Сосед незаметно скрылся. Я застыл, прижавшись спиной к изгороди загона. Слышу — кричат: «Эй, где перевозчик! Давай его сюда живого или мертвого!» У меня в голове все перемешалось. Ведь они неделю назад заставили паромщика Шараба переправить их через Орхон, а потом завели в кусты и расстреляли, как собаку. Но тут вижу, на одной из лошадей лежит поперек седла связанная по рукам и ногам Донгор. Вначале-то я думал, что это просто поклажа. Нечего делать, выступил вперед. «Господа, — говорю, — я перевозчик». Они оглядели меня, помолчали, потом один наставил на меня пистолет: «Давай пошевеливайся, где твоя лодка?» — «Где, мол, ей быть, — отвечаю, — на берегу. Да плохонькая у меня лодка-то… Однако переправить можно». Снял сапоги, бросился бегом к реке, они скачут следом, гикают, хохочут мне в спину, чуть на пятки не наступают! У воды спешились. Я незаметно подмигнул Донгор: дескать, спасу тебя, держись, милая!.. А гамины разделись догола, грузят одежду и оружие в лодку. Самый главный тычет мне в нос пистолет, орет что-то по-своему. Переводчик был среди них, он разъяснил: «Снимай, — говорит, — с лошадей седла, тащи сюда. А коней свяжи — поплывут за кормой». Я удивился, однако язык прикусил, не спорю. Старый гамин сел в лодку, вытянул передо мной вонючие ноги, положил Донгор себе на колени и приказывает: «Греби!» Я взялся за весла, а на Донгор даже взглянуть не смею. Стыдно мне перед ней… Ну, ты меня поймешь, сынок. Стиснул зубы, думаю: «Ничего, ничего… Сведу я с вами счеты, голубчики!» И правлю к этому самому омуту. Как стало нас затягивать, лошади заржали и дернулись в сторону, лодку сразу и перевернуло… Когда я, порядком нахлебавшись, вынырнул, два гамина, выпуча глаза, еще барахтались, но скоро и они пошли ко дну.

Я поднырнул опять, схватил Донгор и потащил к острову. Нелегко мне было ее спасти. Крепко-накрепко связанная веревками, она к тому же потеряла сознание… Ну, откачал я ее, привел в чувство, снял путы… Потом лодку выловил. Ночью пробрались мы с ней домой, похватали впопыхах кое-какие пожитки и отправились к родственникам в дальний айл. А когда гаминов прогнали, вернулись в родные края. С тех пор и не расстаемся.

Старик покачал головой и умолк. Опасный омут проскочили благополучно, и опять лодка выбралась на спокойную воду. Старик чуть приподнялся со скамьи и увидел вдалеке свой майхан. «Может, старуха и сейчас там стоит, смотрит нам вслед?» — подумал он. Эта мысль придала ему новые силы. Он принялся махать веслами, лодка неслась толчками вперед, через ветви торчащего из воды ивняка. А в небе неустанно кружились две чайки, и тени птиц скользили по гладкой поверхности реки.

Глядя на птиц, старик думал: «Не затопило ли у них гнезда, не унесло ли водой птенцов? Что-то уж больно мечутся, уж больно отчаянно кричат…» И в этот момент, очнувшись, застонала беременная. Вцепилась скрюченными от боли пальцами в борт лодки и в полубеспамятстве перевесилась через него. Молодой человек не успел ее оттащить, как в лодку хлынула вода.

— Дедушка! — воскликнул он. — Кажется, начались роды!

Женщина металась, хваталась руками за весла, борта, уцепилась за куст, мимо которого они проплывали, и лодка резко развернулась. Лицо женщины сделалось медным, похожим на раскаленный солнечный диск, что отражался в воде. Старый Дэндзэн напряг последние силы, чтобы не дать лодке опрокинуться, удержать ее на плаву. Казалось, вот сейчас лопнут вены у него на висках, сведет судорогой дрожащие от натуги кисти.

— Ох, беда какая, — бормотал он пересохшими губами. — Маленько дочка не дотерпела… Сейчас будет страшная быстрина, стрежень…

— Неужели не проскочим? — спросил, побледнев, молодой человек.