Избранное

— Что ты, что ты, сынок! — испуганно замахала она руками. — Спрячь скорей свои деньги. Старик увидит, осерчает незнамо как и на меня и на вас. Чего доброго, и везти-то откажется. Ему тоже не давай денег — он этого терпеть не может… Сколько народу он вытащил из воды — пальцев, пожалуй, не хватит пересчитать всех, — ни у кого ничего не брал… Помню, дала я как-то маху — давным-давно это было, — приняла пару монет у одного человека, которого спас мой старик. Так он до того распалился, разводиться даже хотел… Я и закаялась с тех самых пор. Вот стопочку пропустить — это он любит.

От лодки раздался голос Дэндзэна:

— Эй, старая! Ты чего разболталась? Веди женщину на бугор, там сухо, пусть посидит, пока я управляюсь… А ты, сынок, давай сюда, подсобишь мне маленько.

Вдвоем с молодым человеком они протащили лодку посуху чуть не до самого бугра и бережно усадили женщину на постеленную кошму. Затем общими усилиями столкнули лодку на воду. Она тотчас запрыгала, заюлила на волнах, накреняясь туда и сюда. Женщина, побледнев, вцепилась обеими руками в борта.

— Не бойся, дочка, поплывем как по маслу, — успокоил ее старик.

— Вы меня извините, ни разу еще не приходилось мне плыть в лодке, — слабым голосом объяснила она.

— Никто тебя и не осуждает. Ты, главное, на воду не смотри. Гляди лучше на небо, оно недвижимо… А если все же станет нехорошо, не таи про себя, пожалуйста, уж я найду, как тебе зубы заговорить, отвлеку, байку придумаю, оно и легче будет тебе, милая, — ласково увещевал старик, вставляя весла в уключины. — Старая, — повернулся он к жене, — гутулы-то я позабыл свои! Сходи, будь добра, принеси. На камне они, у майхана.

— Я сбегаю! — воскликнул с готовностью молодой человек и помчался наверх.

А старуха веточкой обмахивала голую спину старика, отгоняя от него вившихся густой тучей комаров. Казалось, она хочет напоследок приласкать, погладить своего старика, сказать ему, как его любит, жалеет. И он чувствовал это, хотя и не говорил ничего.

Когда молодой человек, запыхавшись, вернулся с гутулами, старик положил их в лодку, под сиденье.

— Ну, можно, кажется, ехать, — сказал он. — Да вот еще что, старая! Чуть не забыл. Выпусти скотину-то на луг, пусть пасется, да гляди, чтобы не удрала корова на старое стойбище — там сейчас все залито водой, как бы не утонул теленочек.

— Ладно тебе, не маленькая. Услежу за скотиной… Да не спеши возвращаться. Пусть река чуть приутихнет… С богом! — сказала старуха, пряча вздох. — Не поднялся бы ветер.

Старик краем глаза глянул на горизонт, где кучились дождевые облака.

— Ничего, пока попутный дует. Сегодня, думаю, никакой нам помехи не будет.

— Хорошо бы. Ну, давайте вас подтолкну! — И старуха, подобрав подол и опять заткнув его за пояс, решительно полезла в воду.

— Что вы, бабушка! — воскликнул молодой человек.

— Не надо, старая, я оттолкнусь шестом, — сказал Дэндзэн, становясь на корму. — И выходи, выходи из воды, простынешь. Все! Поехали. Пожелай нам удачи.

С этими словами старик наклонился, набрал пригоршню воды и смочил лоб — свершил обряд. Затем крепко уперся шестом в берег и, когда лодка отошла, сел и взялся за весла. Сильными короткими гребками он вывел лодку на стремнину, она заплясала в кипящих волнах, мотнулась было куда-то в сторону, но, направленная умелой рукой, понеслась вперед.

Старуха постояла на берегу, глядя вслед быстро удалявшейся лодчонке, затем, вспомнив что-то, затрусила наверх, к майхану, и, схватив ведерко с молоком, вернулась к реке.

— Матушка, заступница наша Селенга, дай ты им благополучно добраться до того берега, — горячо зашептала она, выплескивая понемногу молоко в воду, словно желая задобрить сердитую реку. — Не чини им препятствий, пожалей моего старика, и женщину с еще не родившимся ребенком, и молодого, славного ее мужа, попей моего молочка, вкусное, парное оно, и помоги, помоги им!

Старуха неотрывно следила глазами за утлым суденышком, которое там, вдали, почти уже превратилось в точку, пока не скрылось совсем за торчащими из воды верхушками деревьев. А потеряв его из виду, она опустила на землю ведро и запричитала во весь голос: