Избранное

— А чего ему бояться. Верблюды ведь домашние животные. Твоя бабушка разве боится своих кур? Так и он.

— Курица ведь маленькая, а верблюд вон какой большой. Аж страшно. Курицы и я не боюсь. А верблюда можно погладить, как лошадь?

— Конечно.

— Вот бы его погладить… А он не будет кусаться?

— Отчего же.

— А ты, мама, гладила его?

— Нет, не гладила.

— Откуда же ты знаешь, что он не будет кусаться?

— В кино ведь на нем даже ездят.

— Да? Правда ездят? А как же они на него забираются? Наверно, есть специальная лестница…

— Вот так придумала, доченька, — сказала Наташа и обратилась ко мне: — Расскажите ей, пожалуйста, как на него садятся.

Я рассказал Тане все что знал. Она слушала меня не мигая, потом заговорила сама:

— До чего интересно! Как же они заставляют его лечь? Так хочется на нем покататься. Плохо, что нельзя остановить поезд, где захочешь. Больше уже не увижу верблюдов. — У нее навернулись слезы.

— Еще сколько раз увидишь… И ездить научишься. Сфотографируешься верхом на верблюде и отправишь фото бабушке, — успокоил я ее.

От радости она запрыгала.

— Как здорово! И подружкам своим пошлю.

— Иди теперь к папе и расскажи ему о своих новостях. Да, мы уже подъезжаем, бантики свои не забудь завязать, — сказала ей мать.

Наш экспресс сбавлял скорость. Мы уже были в черте города.

Я снова вернулся к своим воспоминаниям… Тот корреспондент оказался сыном старого профессора. Он-то и рассказал мне обо всем, что произошло накануне и после моего отъезда.

— И в каком же институте вы учились?

— Здесь, на филологическом факультете. Видимо, тоже по призванию, хотя, может, это и не так. По окончании стал работать в газете — и вот я перед вами. Как видите, отец наш оказался человеком прозорливым. Сейчас он сильно постарел. С годами я все больше и больше жалею его. Вы с ним сработались? — прямо спросил он.

— У профессора есть чему поучиться.

— Да, конечно… — И он призадумался.

— А ваши родители потом… — заговорил я, но он прервал меня:

— Нет, отец не вернулся к нам. А мать через два года вышла замуж за другого. Она тоже постарела, хотя на десять лет младше отца. Ее мне тоже иногда жалко. В свое время она недоучилась и многого, конечно, не понимает. Вот и тогда у нее была одна мысль: лишь бы меня устроить не хуже других. Сейчас как будто стала понимать что к чему.

— А вы не вместе живете?

— Нет, она переехала к своему мужу. Но я довольно часто у нее бываю. В студенческие же годы жил с отцом, и он очень мне помог. Я не раз просил его вернуться в старую квартиру, но он не соглашался, да и теперь не хочет. Может, ему неприятно вспоминать старое, не знаю… — И он надолго замолчал. Потом улыбнулся и весело сказал: — Я тоже кое-что пытаюсь писать, успел даже выпустить две книжки. Моя сегодняшняя встреча с вами очень важна… Хочу попытаться написать повестушку о моих родителях, о вас, о себе и о том человеке. Не хотелось бы, чтобы такая история, как с нами, повторилась еще с кем-нибудь. Ведь теперь ежегодно тысячи юношей и девушек претендуют на избранную профессию. Думаю, что наша история может оказаться поучительной для них…

Упоминание о том преподавателе разбередило мне душу, и я хотел спросить о нем, но не решился, подумав: «А что это мне даст? Такие люди ведь не переводятся и продолжают творить свои неблаговидные дела. Но сама жизнь когда-то неизбежно выводит их на чистую воду».

Вот так я узнал о жизни профессора. Позже я специально сходил в библиотеку и прочитал две книги Ульдзийсайхана. Они мне очень понравились — написаны были действительно хорошо. Их автор, несомненно, был талантливым человеком. И я подумал, что он, конечно, не ошибся, выбрав профессию литератора.

Со времени нашей встречи прошло уже два года, и вполне возможно, что он уже написал свою повесть. «Надо бы обязательно ее прочитать», — подумал я, и в этот момент в вагон ворвались радостные голоса. Поезд еще не остановился, но за окном уже мелькали лица встречающих. Мы с Колей высунулись из окна, и я увидел: моя жена и дочка стояли на перроне с букетами цветов. Вдруг кто-то крикнул:

— Николай Васильевич! — Несколько молодых парней бежали к нашему вагону. Коля с радостью посмотрел на меня, улыбнулся.

— О них-то я и говорил вам — это мои монгольские ученики…

В толпе промелькнула седая голова худощавого старика. Это был профессор… Я узнал его по неизменному потертому портфелю. Сразу же вспомнил о зернах, которые изъяли у меня на границе. Поезд остановился, и мы стали выходить из вагона. Не успел я появиться в дверях, как сработала вспышка: кто-то, видимо, фотографировал. От неожиданности я чуть не оступился и увидел Ульдзийсайхана. Он широко улыбался.

Пер. Висс. Бильдушкинова.

КРАСОТА