Избранное

На вокзал мы приехали совсем по-американски — за минуту до отхода поезда. Американские вагоны напоминают вагоны Orient Express’а, только они немного шире, выше и длиннее. Их ширина десять футов, а длина 70 футов, в каждом вагоне 76 удобных сидячих мест — по два пассажира на диване, но, так как в вагоне обычно не более 30 человек, каждый может располагать отдельным бархатным диваном. И хотя наш вагон был не спальный, а просто первого класса, спали мы прекрасно. Скорые поезда целиком состоят только из вагонов первого класса, за более высокую плату можно ехать в спальных вагонах, которые оборудованы еще роскошнее и вечером превращаются в спальню с широкими и мягкими постелями. В каждом таком поезде есть специальные курительные салоны и салоны-рестораны. Еще роскошнее и, конечно, дороже пульмановские и вагнеровские вагоны, они рассчитаны на путешествия со всеми удобствами. В них есть Drawing-room car — салон с мягкими креслами для каждого пассажира, Buffet and Café-car — буфет и кафе, где можно читать и свободно курить, Sleeping car — спальные вагоны, Compartment car — отдельные элегантные купе, Dining car — ресторан с прекрасной сервировкой и разнообразным меню, Observation car — шикарный вагон с огромными окнами и красивыми занавесками; его прицепляют в самом конце состава, и из него можно обозревать окрестности, как с открытой палубы корабля. Есть и Private car — частные вагоны со всеми удобствами, предназначенные для богатых семей. Наконец, в поезде есть ванные комнаты, парикмахерская, книжная лавка… Спросите лучше, чего там нет. В каждом вагоне по два ватерклозета — для мужчин и для женщин — и по два резервуара с чистой, ледяной питьевой водой. Проход из одного вагона в другой очень удобен, соединяющие платформы так пригнаны, что ты даже не замечаешь, как переходишь в другой вагон. К тому же вагоны отделены друг от друга застекленными дверями, чаще всего эти двери открыты, и вечером при сильном освещении видны насквозь два, а то и три вагона, и кажется, будто это один салон длиной в 50—60 метров. Видишь, как в нем сидят американцы в самых разнообразных позах, уткнувшись в газеты, будто они дали обет молчания, каждый стремится к одному — занять позу поудобнее, вытянув ноги или задрав их повыше. В курительных вагонах почти перед каждым пассажиром стоит плевательница. Американцы, когда курят, то и дело безобразно сплевывают, особенно те, кто жует табак; сидит себе такой американец, развалясь на диване, и жует, а когда рот, раздраженный никотином, наполнится слюной, он, не меняя позы, выдавливает сквозь зубы струю желтой мерзости, — и плевать ему на то, что вокруг люди. При одном только виде этого может стошнить.

До Олбани, главного города штата Нью-Йорк, мы ехали берегом реки Гудзон, но, к сожалению, не имели возможности наслаждаться красотами природы, потому что была ночь. Правда, лунный свет серебрил поверхность реки, мимо проплывали мягкие очертания холмистых берегов, городки мерцали мириадами огней, мелькали грузовые суденышки, сверкали огнями трехэтажные пароходы, утопая в блеске, подобно бальным залам… и все же мы не можем сказать, что видели Hudson River. Придется поверить на слово, будто это американский Рейн. Что же касается меня, то на основе того, что я мог заметить при лунном свете, я сделал заключение, что называть Гудзон Американским Рейном едва ли более претенциозно, чем называть Рейнский водопад «Европейской Ниагарой».

Ниагара! Дай бог каждому испытать такие блаженные чувства, какие испытал я, подъезжая к Ниагарскому водопаду, и особенно, когда это чудо природы засверкало перед моими глазами во всем своем великолепии! За час до прибытия на станцию, где высаживаются, чтобы попасть к Ниагаре, кондуктор предложил нам приобрести билеты на фиакр, на котором можно совершить четырехчасовую прогулку и осмотреть водопады со всех главных точек. За это удовольствие мы заплатили ему шесть долларов. Прибыв на станцию, мы сдали на хранение свой багаж, уселись в просторный экипаж и поехали…