Внизу кружат пароходики. Бедные! Какими жалкими, какими мизерными выглядят они рядом со вспененным гигантом. К воде можно спуститься по крутой тропке или по канатной дороге, перейти на противоположный берег — по подвесным мостам. Повсюду тебе предлагают виды Niagara-Falls (Найагеры Фолл, как произносят американцы). Множество фотографов уговаривают тебя сфотографироваться на скалах у водопада — на память. Мы не стали фотографироваться, потому что один из нас выдвинул типично болгарский аргумент: «Кто знает, сколько за это сдерут!» Четыре часа промелькнули, как четыре минуты… Прогулялись мы и по улицам Suspension Bridge и Ниагаре. Эти городки, разбросанные среди парков, в основном состоят из деревянных летних домиков, чистеньких, с небольшими палисадниками. Я говорю «домики», исходя из американских мерок, — большая их часть была «всего лишь» в три этажа. Наш экскурсовод, якобы для того, чтобы мы составили себе более полное представление о Ниагаре, привел нас еще на одно высокое место и стал мимикой и жестами что-то объяснять, указывая вниз на воду. Мы ничего не понимали, а потом сообразили, что он хочет обратить наше внимание на то, как крутится внизу вода. Вот еще — после водопадов показывать какой-то водоворот! Потом-то мы поняли, в чем дело: просто они специально заводят сюда новичков и под видом того, что показывают им чудо природы, почти насильно всовывают им в руки альбомы за два-три доллара. Альбомы эти продают молоденькие девушки. Впрочем, мы не порадовали их своей галантностью…
Кроме того, что мы четыре часа провели у самих водопадов, наш поезд, проехав через Suspension Bridge и парк Виктория, сделал специальную остановку на возвышенном месте Falls View, пассажиры вышли из вагонов и еще пять минут наслаждались величественной картиной — оттуда были видны все водопады.
Прощай, Ниагара! Жизнь так коротка, что я не питаю надежды увидеть тебя еще раз!.. Хотя кто знает! Будем живы-здоровы… Впрочем, едва ли! Загудел локомотив, поезд тронулся, поплыли мимо горы и заслонили водопады. Замелькали однообразные ландшафты Канады. Много городков попадалось нам на пути, но там останавливаются только местные поезда, а наш, скорый, удостаивал их лишь приветственным гудком и спешил вырваться из дымной завесы фабрик. Деревень, в европейском смысле слова, мы не встречали ни в Канаде, ни в Штатах, которые проехали насквозь. Или видишь городок с правильно распланированными улицами, с газовым или электрическим освещением, с трех-четырехэтажными домами, с трамваями, сетью железнодорожных путей и лесом фабричных труб, или ферму, или отдельные хижины на месте только что выкорчеванного леса, где хозяева прокладывают себе дорогу плугом. Но стоит построить несколько домиков, как возникает фабричная труба и в мгновение ока тихое земледельческое селение превращается в дымный промышленный городок. Аграрную Америку мы не смогли увидеть, она осталась южнее. Но зато фабрик и железных дорог там — выше головы! От Нью-Йорка до Чикаго тысяча шестьсот километров, и на протяжении всего пути по меньшей мере две железнодорожные колеи. Каждые пять минут то справа, то слева проносится поезд. И какие составы! Из тридцати, сорока, пятидесяти вагонов. И каких вагонов! То в форме больших кузовов, то в форме бочек, то в форме клетей. И все это идет не порожняком, а везет товар! Особенно сильное впечатление производит это бешеное движение по ночам. Кроме сигнального гудка, у каждого локомотива есть еще колокол, который ночью звонит почти непрерывно. Ты все время слышишь его мерные удары, напоминающие наш погребальный звон, и все время вздрагиваешь от проносящихся поездов: то с одной, то с другой стороны, то у тебя над головой, по мосту — словно скребанут о твой вагон и мигом исчезнут во мраке, только и успеешь услышать что удар колокола. И так — днем и ночью, каждый божий день!
Стемнело. Мы с Филаретом сидим в курительном салоне и беседуем. Вот в окно блеснула электрическая лампочка, за ней вторая, третья, сразу сотни! Мы в большом городе. Шум, гам, колокола, поезда несутся в разных направлениях — и вдруг все смолкло. Che cosa?[60]
Смотрю в окно: наш поезд посреди широкой реки, берега плывут вместе с электрическими фонарями. Значит, мы двигаемся. Но каким образом? По воде? Открываю окно, высовываюсь наружу, смотрю, под окном стоит машинист и спокойно курит трубку — значит, стоим. Нет, не стоим — весь город плывет перед глазами! Смотрю в противоположное окно вагона — вижу поезд с пассажирами, которые ехали в другом вагоне нашего же состава. What’s the matter?[61] Очень просто. Наш поезд, не останавливаясь, а только сбавив ход, разделился пополам, по двум рядам рельсов вкатился на паром и теперь плывет на другой берег. Это был Detroit. Другого города, так ярко освещенного электричеством, я не встречал.