Избранное

— Поздравляю вас, — Фридрих протянул Турну руку. Тот снова ее поцеловал.

На этом аудиенция закончилась. Господин Камерариус удалился, сэр Нетерсол — вслед за ним. А Турн все не уходил.

— Подагра меня замучила, ваше величество, — сказал он. — Ноги стали никудышные.

Он взял кресло, придвинул его и уселся поудобней. Громко, точно отдавая команду полку, спросил:

— А что супруга с наследниками? Здоровы?

Фридрих кивнул.

— Рад слышать, — улыбнулся Турн. — Я там по всех вас так скучал. А как мой Герштель, усерден ли?

— Да, спасибо, — сухо ответил Фридрих, негодуя на Турна, пренебрегающего придворным этикетом. Королю отвечают: «Да, ваше величество, нет, ваше величество», но задавать вопросы не дозволено.

А тот зорко оглядывал Фридриха. Его бородку, подстриженную à la Генрих Четвертый, завитые волосы, панталоны с прорезями на цветной подкладке, камзол и жесткий складчатый воротник, шпагу и башмаки со шпорами. Турн зажмурился, словно ослепленный.

— Одеты по всей французской моде, ваше величество, — сказал он. — То-то в Праге бы удивились! А ее величество королева все такая же красавица? Сколько у вас теперь деток, смею спросить?

— Восемь… Один умер.

— Бедняжка… А Хайни?

— Принц чешский обучается в Лейдене.

— А Рупрехт?

— Принц Лужицкий гостит в Бранденбурге.

— Ох, и дорого же обойдется когда-нибудь бранденбуржцу его нейтралитет! Ну да мы все это поправим! Только вот господина Камерариуса вам надо гнать, а с ним и Нетерсола. У вас своего ума хватит, а ее величество королева стала, наверное, еще хитроумней, чем прежде.

— Нам выпало немало испытаний.

— Все за правду божию.

Турн встал.

— Теперь пойду, навещу королеву и моего Герштеля. А уж какое зло меня взяло, когда я услышал, что в Чехии и Моравии поднялись крестьяне. Это теперь — без нас! Пока мы там были, они валялись на печи. Королева ведь мечтала увидеть Ячменька нашим Фадингером. И была права!

— Как нам стало известно, австрийские крестьяне уже разбиты.

— А валахи держатся. Им бы перерезать глотку Дитрихштейну да поддеть на вилы Клесла. Тоже мне, кардинал! Пекарский сын. Даже брюха у него нет. Мужик мужиком. Второй дож венецианский. Ох, пришлось мне повозиться с этими мерзавцами! А что скажете, ваше величество, о смерти Мансфельда? Добрый был вояка…

Турн болтал бы еще долго, но Фридрих встал.

Они простились.

— Oh, meine schöne Liesel[62], — приветствовал граф Генрих Матес королеву и попытался упасть перед ней на колени. Она удержала его и расцеловала в обе щеки. Он прослезился.

— Вот радость так радость, — лепетал граф, — с такой радости напьюсь сегодня самого лучшего вина, какое только найдется у ваших постных голландцев в их мелких погребках. Приятно, что его величество супруг в хорошем настроении. Меланхолии и следа нет.

Королева взяла Турна за обе руки и усадила против себя в кресло.

Вошла Яна с серебряным кувшином вина. Турн вскочил и расцеловал ее.

— Хороша, что правда, то правда. Настоящая Берковна. Вся в мою почтенную свояченицу. Девушка, девушка, ты уже невеста… Хе-хе-хе.

Яна вспыхнула и убежала.

— Словно в Прагу вернулся, bei meiner Seel’ und Gott! Черт бы побрал это вечное скитанье. Хотел бы я наконец где-то осесть. Лучше бы всего дома во Власатицах. Может, когда-нибудь туда и доберусь.

Королева спросила, много ли дел у него было в Италии.

— Да я ничего не смел делать, schöne Liesbeth, gute Königin![63] Синьория не разрешала. А шпага у меня так и просилась из ножен, ей-богу! Теперь снова начнется! Походы, маневры, на самого Валленштейна ударим…

— Вы его знаете?

— Как не знать этого архиренегата… Но в его узколобой башке ума хватает. Ландскнехты о нем поют: «Ein Kujon, der zum Fürsten wird»[64]. А уж деньги любит, как все плуты. Королем стать задумал.

— Каким королем?

— Чешским, ваша милость.

— А вы что на это скажете?

— Скажу, что у меня есть король Фридрих и королева Елизавета.

— Это вы хорошо сказали, граф.

Он одним духом выпил кружку вина. Узнал рейнское, похвалил. Королева велела позвать Иржика. Они обнялись.

— Ячменек, Ячменек, каким ты стал красавцем. Вылитый архангел! Назначаю тебя полковником моей кавалерии. Боже мой, какое странное время. Прага, Брашов, Стамбул, Венеция, Гаага и снова Прага! Пошли, Ячменек, со мной. На конь, на конь!

Он не дал Иржику рта раскрыть.

— Весь мир стал полем боя для войска божьего! От Зунда до Адриатики, от Голландии до Чехии… Погарцуем, Герштель! Мне скоро шестьдесят, тебе двадцать пять. Если сложим да поделим, будет чуть побольше сорока на каждого, а это лучший генеральский возраст. И на женщин еще есть аппетит, простите, прекрасная дама, — и ума на двух молодых да на трех стариков, рука не дрожит, и колени не подгибаются, mordsblitz[65], вот это война! Пойдешь со мной, Иржик, к датчанину в Голштинию?

Королева усмехнулась:

— Он поедет со мной, граф Матес, в Чехию, вслед за вами!

Граф Турн понял.

— Проложу вам дорогу! — подхватил он быстро.

Обедали за столом у королевы. Граф Турн упивался радостью свидания.

— Старички post coenam[66] засыпают, — сказал он под конец. — Где бы я мог вздремнуть?