Избранное

Он выглянул в окно. И показалось ему, что внизу, под липой, сидят двое и одна из этих фигур, как разглядели его чертовы глаза, была пани Алена. Он вскочил на подоконник и спрыгнул вниз. На скамейке под липой, покрытой бледной вуалью лунного света, никого не было. Черт сплюнул на лунный след и кинулся в темноту, ударившись об забор так, что в голове его загудела Стикс-река. Он вбежал со двора в дом и, взобравшись по ступенькам, опять затаился у спальни Алены. Оттуда донеслось ровное, покойное посапыванье. Пани Алена спала.

Черт был сам не свой. Такого с ним еще не приключалось! Он поклялся, что положит конец всему, поймает это змеиное отродье на месте преступления. На следующую ночь он забрался под постель пани Алены и терпеливо лежал там, силясь не заснуть. Пробдел он до самого утра, но ни шороха, ни шагов, ни вздохов, ни скрипа, ни слова не слышал. На рассвете он выбрался из своего укрытия. Постель, как и вчера, была пуста. Он понуро поплелся в свою каморку.

Улегшись в постель, заметил, что она теплая. Оглядевшись, он обнаружил в комнате беспорядок.

— Решили выспаться в постели черта… — пробормотал Ондржей.

И так повторялось изо дня в день. Пан Ондржей рвал на себе волосы. Вскоре он приметил, что пани Алена гуляет не с одним мужчиной, а сразу с несколькими. Один уходит от нее вечером через окно, а другой уже поджидает ее сигнала в полночь под липой. Среди гостей ее были рыцари, мещане и лица духовного звания, и посещали они ее не только по ночам, но и днем, при всем при том пани Алена успевала ходить в церковь, вела хозяйство — подметала лестницу, стелила постель, стряпала, потрошила рыбу, поворачивала на вертеле утку; следила за собой — мылась в лохани, расчесывала волосы, ходила в баню и приглашала к себе соседок на пироги и разговоры, и всегда была румяна, бодра, нарядна и весела, и даже успевала всплакнуть, получив с оказией письмо от пана Томаша, в котором он сообщал, что свет божий велик и всюду живут люди… И что кланяется пану Ондржею.

Пан Ондржей изрядно устал, но все же хотелось ему договор выполнить. Чтоб провести самого черта, такого еще не бывало! И он решил напрямик поговорить с пани Аленой.

Он поднялся к ней в комнату сразу после обеда. Пожелал ей приятного отдыха и попросил разрешения присесть. Она любезно улыбнулась и тотчас спросила, отчего так редко видит пана Ондржея. Пан Ондржей нахмурился и выпалил:

— Зато я вас, пани Алена, вижу довольно часто. И всегда не одну.

Пани Алена недоуменно взглянула на него, но промолчала. Ждала, что пан Ондржей еще скажет. Возможно, он кое-что знает, а может, просто слова на ветер бросает.

Пан Ондржей продолжал:

— Пан Томаш, ваш супруг, поручил мне своих работников и попросил также присматривать краем глаза и за вами, пани Алена. Я смотрел и краем глаза и во все глаза. И вижу, что частенько, то есть ежедневно, даже ежечасно, забываете вы о своем супруге. И об этом, извольте знать, я доложу ему, как только он приедет. Предупреждаю вас. Два месяца ведете вы распутную жизнь. Если третий месяц будете вести себя достойно, я не скажу ему ни слова, пани Алена!

Пани Алена задумалась, и вдруг из глаз ее полились слезы, да такие крупные и красивые, что самому черту захотелось осушить эти глаза поцелуями. Но он превозмог себя и даже бровью не повел. Когда она выплакалась, пан Ондржей назидательно произнес:

— Слезы не плохое начало к лучшему. Ваш муж наверное зарадовался бы, увидев, как вы раскаиваетесь в своих грехах.

Черту в эту минуту показалось, что у него растут ангельские крылышки. Так трогательно он говорил и так всерьез мыслил. Но пани Аленка потянулась через стол, вложила свою теплую ладошку в холодные чертовы руки и, захлебываясь слезами, возразила:

— Ох, пан Ондржей, да не оттого я плачу, а от ваших слов, что такие слова говорите мне именно вы! Такой красивый молодой мужчина, а заставляете меня предаваться блуду, не ведая, что я лишь ищу забвения. Забвения от мук, на которые вы меня обрекаете тем, что вовсе меня не замечаете. Далеко ли от вас до меня? Одна лестница! А вы дороги не найдете. Что остается делать? Вот я и ищу забвения.

Пану Ондржею ее речь понравилась. Но еще больше — сама пани Алена, в отсутствие ревнивца Томаша столь похорошевшая, насколько красота может стать еще прекраснее, а солнце еще ярче. Он перегнулся к ней через стол, а она подставила ему губки — маковый цвет, чтоб он сорвал его. Он поцеловал ее, и ему сделалось очень хорошо.

Он быстренько снова сел на стул. Но пани Алена очутилась у него на коленях, обхватила рукой за шею и стала трогать мочку его уха. Мочка очень понравилась ей, хотя была не такой, как у других мужчин. Пани Алена поцеловала его еще раз, и очень долгим поцелуем.

Пока это длилось, черт решил не следить более за пани Аленой.

— Пани Аленка, — признался он, — нет большего наслаждения на земле и в аду, чем любить вас.

— А в раю? — спросила Аленка.

— Это не моя епархия, — возразил Ондржей. — Да и для вас, я полагаю, ворота его не откроются, пани Аленка.

— Ну и пусть, главное, что ты меня любишь! — нежно прошептала Аленка.