Избранное

Во времена правления короля Яна бронник Томаш собрался на три месяца в портовый город Антверпен. Ему стукнуло пятьдесят, за военные годы он нажил изрядное состояние и задумал разбогатеть еще больше. В Антверпене у него были давние друзья, мастера дел латных и оружейных. Он надумал поучиться у них делать доспехи легкие и нарядные, которые не пробьет ни самый тяжелый меч, ни самое острое копье. Ему хотелось присмотреться, как из металлических пластин, тонких, словно пергамент, и податливых, точно шелк, там мастерят брони.

Он собирался в дорогу долго, старательно укладывал свою большую поклажу. Дальняя дорога его не страшила. Боялся он за свою жену.

Жена у мастера Томаша была прекрасна, как весеннее утро, и на двадцать лет моложе его. Пани Алена, которую господь в супружестве с паном Томашем не наградил детьми, была не только красива, но также беспечна и весела, точно жаворонок, заливающийся над молодыми всходами. Целыми днями она то пела, — куда бы ни шла, то танцевала, глаза ее лучились всеми цветами радуги, уста ее подобны были то ли ягодам земляники, то ли яркому дикому маку.

Трудно жилось пану Томашу с женой. Видно, на роду ей суждено было причаровывать к себе мужчин и увлекать все сердца. Чем виноват полевой колокольчик, что шмель залетает в чашечку его цветка, или река, — что путник утоляет жажду ее водой, и виновато ли солнце, что подсолнух поворачивается за ним?

Пани Алена была женщиной набожной, опрятной и усердной, женой умной и красивой. Но супруг ее не знал с ней покоя. Он не уходил из дома без тревоги в сердце, не мог уснуть, если не лежала она рядом с ним, под одним покрывалом. По воскресеньям он никогда не ходил в божий храм к обедне, а всегда торопился к заутрене, чтобы поменьше народу видело ее замечательную красоту. Когда шел он с ней по улице, то не смотрел на знакомых, раскланивавшихся с ним, а следил краем глаза за выражением лица жены, угадывая чувства, которые пробуждали в ней встречные.

Если она напевала, он досадовал — чему радуется, если печалилась — ломал голову, по кому же она скучает? Пан Томаш ревновал. Ни разу, однако, не довелось ему застичь жену на греховном деле. Тем не менее он выслеживал ее, подстерегал и потел. Но в конце концов всякий раз убеждался в том, что пани Алена следует по пути добродетели. Жена лишь посмеивалась над ним, и при этом за алыми лепестками ее губ сверкали такие прекрасные зубки, что пан Томаш едва не плакал от счастья. Случалось ему и всплакнуть, если вдруг приходила на ум такая мысль: «Вот точно так же час назад она, быть может, улыбалась кому-то другому».

А пани Алена и в самом деле улыбалась, — так уж, видно, на роду ей было написано. И ничего, к сожалению, поделать с собой не могла. Но пану Томашу было от этого не легче.

На улице Старого Места пражского, у реки, где жили супруги, всегда было шумно и весело. От костела святого Валентина до самого берега реки, по всей улице раздавался звон металла, резкий и ликующий, как походные трубы крестоносцев. Шумели и грохали мастера, изготовляя броню и латы, шпоры, мечи и другое оружие, люди бывалые, повидавшие света, такие, что не лезли за словом в карман, умели и песню спеть, и добрую вещь сработать. Приезжали к ним на горячих жеребцах и могучих конях рыцари и оруженосцы, под окнами домов прохаживались длинноволосые пажи, а однажды побывал здесь и сам король Ян с целой свитой, подобной хвосту предвестницы войны — кометы. Король Ян тогда и в самом деле снова ехал на войну в чужие края.

Пани Аленка глаз от них не могла оторвать, но с не меньшим, а может, еще и с большим восторгом смотрели на Аленку рыцари, и пажи, и сам король Ян. Она высунулась из окна, и все на улице в этот торжественный миг притихли и застыли в немом изумлении перед воротами ее дома и улыбались ей. И казалось, будто над покатыми крышами поднялось солнце, удивительное, невиданно яркое.

Мастер Томаш кланялся его королевской милости, а маленькие глазки его уже видели серебряные гроши, которые прибавятся к тем, что аккуратно уложены в сундучке в подвале. Прибавятся или не прибавятся? Король Ян порой забывал платить за работу.

Вскоре после того визита решился-таки пан Томаш отправиться в путь. Пани Аленка умоляла мужа не уезжать, твердила, что станет скучать без него. Пан Томаш не знал, что и делать. «Лжет, — думал он, — притворяется, ждет не дождется, когда уеду».

Потом пани Алена развеселилась и принялась напевать, как и всегда.

«Радуется, греховодница, — злился он. — Муж еще порога не переступил, а она уже не чает отправиться на гулянку».

Пани Аленка расплакалась:

— Не покидай меня надолго!

— Ага, — бормотал пан Томаш, — все-таки хочет, чтоб я остался. Дьявола боится и рада, что за ней присматривают. Без присмотра долго ли до греха!

Когда пани Аленка молчала, пан Томаш гневался, что она не говорит с ним о тяготах и опасностях его путешествия. Если она начинала болтать, Томаш надувался, что она радуется его отъезду.