Избранное

В шестнадцать лет Катержина получила от магистра Здика подарок на пасху — книгу о жизни и смерти святой Екатерины{233}. Манускрипт латинских стихов был оформлен рисованными буквицами, а на одной из страниц был изображен лик святой в золотом ореоле. Ей показалось, что святая Екатерина похожа на нее. Она сказала об этом своему учителю.

— Твое лицо — воплощение суеты. Если хочешь стать добродетельной, забудь о своем человеческом облике.

Магистр Здик вопреки ожиданиям, что он тоже переселится в замок, по-прежнему оставался в деревне. Но он подолгу задерживался у своей ученицы, и их все чаще видели вместе на виноградниках и на опушках буковых рощ, особенно в летние дни. Вдвоем они читали легенды о жизни святых, вместе преклоняли колени перед картиной «Распятие» Томаша из Мутины{234}, которую император Карл распорядился поместить в часовню святой Екатерины, что была построена раньше более роскошной часовни Святого Креста. В этой часовне, которую император особенно любил и где бывал в дни поста, Здик признался своей ученице, что сам пишет легенду по латинским образцам. Глаза его при этом засияли, а когда они выходили из часовни, девушка услышала из уст священника:

В тот незабвенный день ей
было такое виденье:
луг в цветах — ее ложе,
травы на шелк похожи,
для полудремы блаженной —
место прекраснейшее во вселенной.

Благоухало лето,

полное дивного света, —
и показалось: такие мгновенья
сладостного упоенья,
счастия неземного
вряд ли когда-нибудь снова
жизнь ей подарит…[172]

При этом Здик глядел на нее в упор и вопрошающе. Ей хотелось узнать, о ком это он так мило и выразительно повествует. Но Здик промолвил:

— Это сон святой Екатерины.

Магистр Здик сочинял поэму о том, как замучили кипрскую святую. Стихи лились, словно бы он беседовал со своей ученицей. Течение их ни разу не прерывалось, образы складывались в яркие соцветия, чешские пейзажи чередовались с лицами людей, которых встречал он при дворе, в храме или в замке. Повествование о муках святой Екатерины переплеталось у него с событиями его учительствования, а дочь кипрского царя Косты приобретала черты и облик Катержины из Битова. Так в его стихи попали многие ее слова, и сам он безотчетно признавался строками стихов в своей тоске. Ибо его опыт с душой Катержины не удавался. Чем больше приближалась девушка к воплощению его мечты, образу святой, тем несчастнее становился учитель. Долгие часы проводил он в своей каморке за молитвой, на коленях просил бога о помощи. Но помощь не приходила. Он решился не встречаться более с Катержиной, но сил его на это не хватило. Как прежде одурманивала его свежая ее прелесть, так ныне сводил с ума аромат скорби, исходящий от ее побледневшего лица, когда она, склонившись над житием, читала о мучениях святого. Он истязал себя, спал на жестком ложе и неистово молился богоматери. Но всякий раз слова молитвы, будь то «Отче наш» или «Богородице, дево…», набожные слова куда-то девались, и пред его мысленным взором являлась она, ее красота. Вслед за вздохами и мольбами он видел глаза с длинными ресницами, трепетными, как крылышки птенцов ласточки. И ему хотелось целовать эти крылышки, чтоб они робко затрепетали от прикосновения его губ.

По вечерам он слагал стихи, думал о них у алтаря, нашептывал по дороге в замок и читал едва ли не со страхом своей ученице, которая подчас улавливала в них те нотки, которые были так милы ее сердцу в беседах с ним. Они и напоминали ей, что учитель ее родом из тех краев, откуда ныне столь много мужественных и веселых мужей пришло на службу при императорском дворе бывшего моравского маркграфа.

Борьба учителя с ученицей разыгрывалась под прикрытием набожной и жестокой добродетели. И все же довольно часто взгляды их встречались во взаимном мечтательном изумлении. Они любили друг друга уже много лет и притом ненавидели свою любовь как смертельный грех, хотя обоим этот грех доставлял беспредельное блаженство. Чем больше они любили друг друга, тем больше раскаивались в своей любви и просили бога избавить их от нее. Катержина обращалась в своих молитвах к Христу, небесному жениху девственниц, пытаясь заслониться Христом от Здика. Но когда Здик, читая свои стихи, называл кипрскую принцессу благородной царицей, которую никто не превзошел в учении, в мудрости, в красоте и в благородстве, она слышала в этих словах его признание.

Великое несчастье ниспослал бог на незаконного сына Люксембурга и на дочь карлштейнского бургграфа. Молитвы не помогали, пение не утешало, чтение об испытаниях, выпавших на долю великомучениц, лишь раздражало. Тогда Здик написал о любви Екатерины к Спасителю: