Избранное

— Это уж моя забота, — сказал Николай.

Ордын остался ночевать. Надежда Кондратьевна постелила ему в маленькой комнате.

Утром, разбудив Ордына, Николай принес ему косоворотку, штаны, блузу, юфтевые сапоги и фуражку с помятым козырьком.

На пешеходном мосту Николая и Ордына поджидали Паншин, Василий и Иван Емельяновы. Им было поручено провести Ордына через проходную.

К девяти часам кладовщик вывесил на двери записку: «Ушел на склад». В кладовке собралось одиннадцать человек. Последними пришли Ноговицын и Матвеев.

Ордын рассказал о работе недавно закончившегося в Лондоне Третьего съезда РСДРП.

Резолюцию не было времени принять, мастеру подозрительным показалось, что так долго закрыта кладовая. Оружейники попросили Ордына передать Петербургскому комитету партии, что теперь им ясна цель — революция продолжается. Надо объединить всех боевиков в дружину. Каждому — винтовку.

Из завода Николай вывел Ордына через ворота на стрельбище. Прощаясь, сказал:

— Потребует партия, добудем винтовки для боевых дружин Невской и Нарвской застав, Выборгской стороны, пошлем и в провинцию.

…Между тем на заводе без объявления опять ввели смены продолжительностью 11—12 часов. Охранка предупредила генерала, что в дружинах Петербурга появились винтовки Сестрорецкого завода. В проходной стало строже, на обыск ставили дворников, те старались выслужиться.

Перестроились и дружинники: в карманах — табак, папиросы, спички, в узелках — пустые чугунки и куски хлеба, оставшиеся от обеда. Разобранные винтовочные затворы проносили за подкладкой фуражки. Сложнее добывать стволы. Штаб поручил это дело рослым оружейникам, Василий Емельянов вшил в штанину брезент, прятал ствол, знакомый сторож выпускал его через запасные ворота.

Сборка винтовок шла в тайных мастерских. На Никольской у Емельянова, у деда Ахропоткова, в доме Матвеева. До десятка винтовок в неделю собирали в Новых местах в сарае Николая, приходили ему помогать Рябов, Шатрин. Но вскоре сборку пришлось приостановить — иссяк запас прикладов.

Шатрин подбивал Емельяновых и Анисимова выбрать ночь потемнее, напасть на сторожа ложевых сараев и вывезти сразу воза четыре болванок. Николай тоже был склонен к ночному налету — сдерживало, что сторож там Абрамов, его родной дядя.

Про затею с налетом узнал Рябов, зазвал Шатрина к себе, отругал:

— Устроить нападение на склад — ума не надо, а потом начнутся аресты. Так дружину можно погубить, не выполнить до конца поручение Центрального Комитета партии; ведь только наладили отправку винтовок в дружины Петербурга.

И он рассказал Шатрину, что старый Емельянов посоветовал ему — привязать приклад к горбылю и сбросить в реку Сестру. С таким же предложением приходили в штаб рабочие Васильев и Комаров.

…В условленный день Александр Николаевич привел лодку в устье реки, закинул удочку. Все горбыли с прикладами он без заминки выловил. Зацепить их багром не составило ему большого труда.

Выезжали на лодке в устье сыновья Емельянова Василий, Иван, дед Ахропотков. По два-три приклада сдавали они в подпольные мастерские.

Пропажа была все же замечена. Деревянное ложе — не прицельная рамка и не затвор. На обыски ставили самых свирепых дворников — и ни одного задержания. Никто из «рыболовов» не попался, но генерал велел перегородить реку на выходе ее с территории завода.

Помощь дружине пришла, откуда ее совсем не ждали. В тот день низкие тучи обложили Разлив: рано стемнело. Емельяновы ужинали со светом, когда Абрамов постучал в окно у крыльца.

— Заходи, на сковороде господин судак, — приглашал дядю в дом Николай.

— Наперед — дело. Щепы и сухой стружки на растопку хозяйке привез, — громко сказал Абрамов.

По тропинке следом за дядей Николай выбрался к протоке. У мостков стояла лодка, на дне — два мешка, Николай взялся сразу за оба — тяжело, не щепа и стружки, огладил мешки, себе не поверил — ложевые болванки. Ай да дядька!

— Годных с десяток, может и побольше, не считал, — говорил Абрамов, — остальные бракованные по прихоти приемщиков: то по глубокой царапине, то сучок товарный вид портит. Вам-то ведь винтовки не на всемирной выставке показывать.

Зарыв мешки в сухой мох, Николай бросил поверх несколько старых мереж и закрыл сарай на секретный запор.

Мальчишки, отужинав, исчезли, Надежда Кондратьевна отнесла грязную посуду на плиту, накрыла стол парадной клеенкой. Николай усадил дядю в красный угол, сказал:

— Пребольшущее спасибо от дружины, как хлеб нужны приклады.

— Батьке своему поклоны отбивай. Он надоумил. Встретил твоего родителя в бане, уселись дух перевести, пивка попить. Благостно так, ну и зацепились языками про всякие строгости на ружейном. Так сидим на полке, балакаем, батька твой без обиняков возьми и скажи: «Подсобил бы дружинникам, частей винтовочных они повыносили, затерло с прикладами. Сотню-две болванок унеси у тебя из сарая — сам не хватишься». — «Что правда, то правда, — подумал я. — И сестру опять жалко. Попадешься ты, Васька, Иван, а Поликсенье сердце за вас, неугомонных, рвать».

Будто невзначай Абрамов сказал, что в комиссии накопились лишки винтовок.