Избранное

Столица уже в открытую разделилась на два лагеря. У Смольного горели костры. Сюда шли отряды с Выборгской стороны, с Невской, Нарвской, Московской застав, с Коломны и из Кронштадта. Другой лагерь, перепуганный до смерти, жался к Зимнему дворцу, под защиту таких же обреченных мертвецов. Юнкера и ударницы из женского «батальона смерти» устраивали в поленницах удобные огневые точки. Но через Дворцовый мост в это время безмятежно переваливали вагоны трамвая.

Варя без труда доехала до Большой Невки. У ворот казармы под «грибом» не было часового. Она поднялась по лестнице с изношенными ступенями и стойким запахом махорки. В коридорах гулял холодный осенний ветер, надувая парусом большое полотнище: «Вся власть Учредительному собранию». Варя закрыла окно. Бессмысленно сейчас искать Тимофея, да и обрадуется ли он ее приходу, не станет ли она для него обузой?

Что же делать? В школу идти незачем. Великовозрастные гимназисты пытались подбить всех школьников на забастовку в знак сочувствия директории. Варя выгнала молодых провокаторов из класса, но они все же сорвали занятия, разбросав в классах и коридорах множество каких-то металлических коробочек, — едкий дым заполнил все здание. Когда паника улеглась, Яков Антонович отпустил учеников на неделю.

Варя отправилась к Терениным. Там царил отчаянный переполох. Даша вытаскивала в прихожую чемоданы, картонки, корзинки. Тут же полулежала в кресле-качалке Елена Степановна с пузырем льда на голове, что, однако, не мешало ей покрикивать на Агнессу и Борю, — те отказывались сидеть в прихожей при пугающем свете церковной свечи.

— Господи, да не подходите вы к окнам! Слышите, стреляют!

Даша только что втащила в прихожую кованый сундук и, отдышавшись, успокаивала барыню:

— Полно пугать-то, и ничего не стреляют — на парадной дверь хлопнула. На нашей Моховой нет революции. Вот за Литейным мостом народу — страсть! У всех винтовки, есть и с пулеметами. Вот там революция! Матросы ходят сплошь обвязанные лентами из патронов — и на груди патроны и на плечах патроны.

Обстановка у Терениных не располагала к веселью, но Варя не смогла подавить улыбку, услышав, как успокаивает прислуга перепуганную барыню.

В комнате Агнессы тоже были следы торопливых сборов. С окон и дверей сняли тяжелые бархатные портьеры. Их, видимо, пытались втиснуть в чемоданы, это не удалось, и теперь они валялись на подоконнике.

— Папа велел укладываться, уезжаем. — Агнесса растерянно развела руками. — А похоже, бежим. Куда — не знаю. Сначала, наверное, в Гельсингфорс…

Из прихожей снова послышался испуганный голос Елены Степановны. Агнесса плотно сжала губы, погрозила кому-то кулаком.

— Хрупкие мы. Ей, старой женщине, простительно. А вот так же воюют и генералы — наши защитники. Испугались красных. Скажи, Варя, ты видела большевиков? Что это за люди? Я не верю в то, что это сплошь предатели, насильники, варвары, как о них говорят.

— Кто это говорит? — тихо сказала Варя.

— Ну, у нас говорят, конечно, наши… А я… — Агнесса бросилась в кресло и стиснула руками голову. — Не знаю. Ничего не знаю. Только я никуда не хочу ехать… Господи, хоть бы Валентин был здесь!

— Ты думаешь, что Ловягин посоветовал бы тебе не уезжать? — сказала Варя.

— Не знаю, ничего не знаю. — Агнесса вдруг улыбнулась. — Помнишь, он как-то сказал, что если все полетит к черту, то я переживу? Характер, мол, у меня такой. Может быть, он и прав. Я не хочу никуда уезжать. Пусть все идет к черту. В конце концов, чего мне надо? Выйду замуж.

— Так оставайся, — предложила Варя.

Лицо Агнессы исказилось болезненной гримасой. Она махнула рукой.

Варя грустно попрощалась с Агнессой: она привязалась к этой девушке, чужой ей, взбалмошной и все же как-то вошедшей в ее душу. Но уйти Варя не успела — ввалился запыхавшийся Бук-Затонский. Он за последние дни не то чтобы постарел, а как-то потускнел. На нем было старое пальто с потертыми рукавами. На голове вместо шляпы — кепка.

Агнесса и Варя переглянулись, когда он подчеркнуто вежливо назвал горничную «товарищ Даша». Этот человек уже начал приспосабливаться к новым порядкам.

Бронислав Сергеевич вернулся домой усталый и злой. Он нанял в Старой Деревне три подводы, рассчитывая к утру быть с семьей на даче в Келломяках и уж оттуда перебираться в Гельсингфорс. Но у Петропавловской крепости патруль реквизировал подводы.

Агнесса упросила Варю остаться.

— Не скоро увидимся. И увидимся ли? — Глаза ее были печальны. Варя не нашла в себе силы отказать ей. К тому же и спешить было некуда.

Бук-Затонский потерял дар красноречия. Он оживился только, когда речь зашла о Керенском:

— Каков главнокомандующий! Оставил в заклад господ министров и отбыл восвояси.

Он проклинал Керенского, а у самого зависть выпирала наружу. Керенский трусливо сбежал, но у неудачника-адвоката, премьер-министра и главнокомандующего еще кое-какая перспектива оставалась. На худой конец он безбедно проживет за границей в качестве «исторической личности». А он, Бук-Затонский? Не хватит у него воли бросить доходную мастерскую. Он не скрывал, что еще надеется договориться с большевиками.