Избранное

Приходские дома стояли на отшибе от села, на вершине самой высокой горы. Родоначальником этого поселения был некий поп Маска, человек странноватый, но добрый. Он завел у себя в доме штук двадцать кошек, одну красивее другой, они устраивали кошачий концерт от голода, но мышей не ловили, ленились. Никаких других животных в доме не водилось, а еще не водилось в доме женского пола. Старики утверждали, что «батюшка был хворый, страдал одышкой и потому поселился на горе, там-де больше солнца и воздух чище». Но сам батюшка объяснял свое «вознесение» тем, что служитель церкви должен всегда возвышаться над своей паствой.

О том, как отнесутся к его причуде преемники, он мало заботился. Преемники же этого духовного пастыря должны были вместе с приходом наследовать и место жительства на горе. Как известно, поминовение является одной из главнейших добродетелей, проповедуемых духовенством, и преемники попа Маски поминали его по нескольку раз на день в соответствии со своим темпераментом и эрудицией. Так, первый преемник, толстобрюхий и грузный поп родом из крестьян, поминал его почему-то вместе с апостолом Яношем, не иначе как по-венгерски. Другой духовный отец, впрочем, задержавшийся в селе ненадолго, к своим поминаниям присовокуплял еще и оба Никейских собора. А уж теперешний поп Тирон, прибывший прямо из семинарии и поэтому знавший с десяток слов по-французски, всю древнееврейскую азбуку и одно склонение греческого языка, в поминаниях пускал в ход сразу все свои знания, словом, честил предшественника на все корки. Особенно он усердствовал тогда, когда ему приходилось тащиться вверх на волах в «санаторий», как он называл свой приходский дом, да еще в телеге, полной муки.

Поп Тирон был здоровенный детина с мощной и красной, бычьей шеей, с лошадиными зубами и таким перекошенным набок ртом, будто его подцепили за уголок и тянут за веревочку. По чести сказать, такому здоровяку скорее подошел бы мундир фельдфебеля, нежели ряса священника.

Поп стоял с расстегнутым воротом рубахи и умывался; услышав шаги, он чуть повернул свою бычью голову и прищурил узкие поповские глазки.

— Садись, — сказал он Валериу, не ответив на приветствие и не любопытствуя, зачем тот пришел.

— Весьма благодарен, насиделся.

Поп про себя отметил это господское «весьма благодарен», мужики обычно говорили «премного благодарны», а то и просто «спасибочки».

— Ничего, ничего, присядь. Ты не сват, чтобы стоять. А у меня девки растут.

Валериу присел на стул у стены, но тот взвизгнул и перекосился, точно рот у самого попа.

— Что за народ! — посетовал поп. — Сколько раз просил: уберите этот стул, снесите на чердак, а они и не слушают. Ну, задам я им жару.

Валериу присел на другой стул, но этот оказался без одной ноги.

— Что, и другой тебя не держит? Ну и тяжел ты, братец. Небось килограммов двести в тебе?

Валериу усмехнулся.

— Бог миловал.

Он взял последний стул, приставленный к стене, сел и зажал палку между колен.

— Ты чего не оставил палку за дверью? Боишься? У нас нету собак, да и были бы, не дал бы я им в обиду своего, — сказал он, подмигнув Валериу и особо напирая на «своего».

— Да мне сидеть некогда, я только…

— Ну, погоди, я сейчас, — сказал поп и вышел.

Вернулся он только час спустя.

— Что за невидаль, слышь, купил я себе в Лудоше у одного моца телка. А телок этот вот уж другую неделю не сосет. Сроду у меня таких не было…

— И у нас такой был, вполне нормальный телок. Вот увидите, такой вымахает, что не узнаете…

— Вот оно как! — удивился поп. — И у вас такой был? А я думал, только мне такой попался. Ну раз так, то и тревожиться мне не к чему, успокоил ты меня. Хорошо, что сказал тебе, а то беспокоился я: выживет ли? Надо бы мне сразу сообразить, что у таких хозяев, как вы, всякие телки побывали…

Он вышел в другую комнату и вернулся с молитвенником, в облачении: надел на шею епитрахиль.

— Становись на колени, — велел он Валериу.

— Я не болен. Не за тем я пришел, чтобы вы молитвой хворь из меня изгоняли.

Поп удивился.

— Не за тем? Что ж ты молчал, человече? А я-то тебя сколько ждать заставил. Думал, хворый ты, изгонять болезнь пришел. Кто-то мне сказывал, уж не припомню кто, будто ты того малость, по ночам мерещится тебе всякое… — Поп многозначительно повертел пальцем около виска, показывая, что он имеет в виду.

— Злые языки выдумали, — оправдывался Валериу. — Не верьте, батюшка…

— Раз ты говоришь, так оно и есть. Однако с человеком всякое случиться может. Видать, и у тебя что-то стряслось, раз ты ко мне пришлепал. К попу да лекарю люди не от большой радости бегают, не чай пить. Ну, говори, что у тебя, с Аной, что ли, неполадки?

— Да что вы, батюшка! По другому я делу к вам. Дед у нас помер.

— Что ты! Что ты! — прикинулся удивленным поп, хотя еще с позавчерашнего дня знал о случившемся. — Вот беда-то какая! Когда же он, сердечный, преставился?

— Позавчера.