Избранное

На другой день в канцелярии столоначальника и среди обитателей квартала Икоаней прошел слух, что «господин Морой в возрасте 42 лет умер из-за разрыва вен, и — странное совпадение — почти в тот же час с директором министерства финансов случился приступ эпилепсии…»

Перевод М. П. Богословской.

СПОКОЙСТВИЕ

Посвящается Марии Делавранча

I

Я встречался с ним трижды и всякий раз находил, что он ничуть не изменился: все те же размеренные шаги, чуть склоненная набок голова и то же выражение лица.

И всегда лицо его выражало глубокое спокойствие.

Там, где я встречался с ним, природа была так прекрасна, что тронула бы душу даже самого закоренелого негодяя! Гигантское чело горы Чахлэу, река Дымбовичиоара, синие прохладные воды которой тянутся длинной полоской, рассекая, недра гор, разглаживали морщины на увядших лицах картежников, вливали в души скупцов радость, так непохожую на ту, какую они испытывали, слыша звон денег, услаждали тупых торгашей — да стольких, что их и не перечислить, как не перечислить всех берез и елей, растущих на каменистых склонах гор в этом счастливом краю.

Бурно несутся воды, Дымбовичиоары, перекатывая камни, образуя водовороты и перепрыгивая через сверкающие утесы, родники бьют ключом, их прохладные водяные струи напоминают собой прозрачные, хрустальные дуги; громоздятся горы, вершина к вершине, уходя в небесную высь; приезжие восхищаются, смеются, развлекаются, пьют вино, сидя на мху, мягком и нежном, как зеленый бархат. И только он один смотрит так рассеянно, будто ничего не видит перед собой, слушает шум водопадов и шутки окружающих с таким равнодушным видом, словно ничего не слышит, двигается так бесшумно и медленно, что кажется, он стоит на месте.

Я встречался с ним трижды, и всякий раз мне казалось, что я вижу перед собой не человека, а совершенную машину в образе человека, машину, движения которой могли бы быть тайной какого-нибудь гениального механика, захотевшего поиздеваться и над людьми и над богом: обманывать людей и подражать богу.

II

Во время обеда я сел за стол поблизости от него. Глубокое спокойствие будто свинцовый гроб всегда сковывало этого человека. Даже не чувствовалось, дышит ли он. Взгляд его был прикован к тарелке, руки двигались проворно и с ужасающей точностью. Беззвучно действовал он вилкой и ножом. Когда он разговаривал со слугой, голоса его почти не было слышно. Казалось, он проглатывал пищу, не разжевывая. В этот день стояла страшная жара. Крупные капли пота выступали у него на лбу и падали на одежду, но он не отирал их; все обедали во дворе ресторанчика; резкие порывы ветра то и дело взметали мусор и пыль; посетители недовольно шумели, многие досадовали, что их плохо обслуживают; только он один молчал. И в течение месяца, который он провел на курорте, он ни с кем не разговаривал, ни с кем не здоровался, никому не подавал руки.

Был ли он чем-нибудь опечален, или, быть может, несчастлив, или болен, или лишен рассудка — этого никто не знал. Он был спокоен, как бывает спокоен усталый человек, которому удалось, наконец, заснуть, равнодушен ко всему, как мертвец, и загадочен, как лабиринт пещеры. Окружающие смотрели на него с недовольством, его спокойствие задевало их, шумливых, легкомысленных. Многие, показывая на него пальцами, перешептывались:

— Кто этот господин? Он словно с того света явился!..

— Не знаю… мне кажется, он иностранец.

— На каком языке он говорит?

— Да неизвестно: он всегда молчит!

— Посмотри только на него: перед ним рюмка водки, бутылка вина да полный обед, и все он проглатывает, не разжевывая… никогда не разговаривает, не смеется, не раздражается… Странный человек!..

— Посмотри-ка, — говорила одна смазливая дамочка, обращаясь к артиллерийскому капитану, — какое желтое лицо, какие впалые щеки у этого молчальника! Он всегда за столиком один, и когда ест, такое впечатление, что он просто проглатывает пищу, не разжевывая… Никогда и слова не скажет, да он, наверно, ни о чем и не думает! И голоса его не слышно вовсе, он только губами шевелит. Ты не можешь себе представить, дорогой Поль, как мне действует на нервы это его молчание. Кажется, вот так бы и расцеловала его, лишь бы услышать его голос, на колени бы перед ним упала, скажи он мне только, как его зовут, а если б он хоть раз напился пьяным, я бы, пожалуй…

— Что? — откликнулся капитан, вытаращив глаза и захохотав хриплым густым басом. — Что бы ты сделала, если бы он напился пьяным? Ну-ка, Мими, признавайся, вот я расскажу майору, когда он приедет, пусть посмеется; ну и сокровище, скажет, у меня жена!..

Они залпом выпили несколько стаканов вина. Дамочка, хихикая, принялась ковырять в зубах; ее большие, томные глаза округлились, она похлопала капитана по колену. А капитан, подперев голову рукой, с ленивым видом разглядывал безмолвного, спокойного человека, сидевшего за столом.

— Мими, хочешь услышать его голос?

— Хочу, хочу, — быстро ответила она, стукнув стаканом по столу.

— Что ты мне обещаешь за это?