Избранное

Директор, очарованный этим неверием, которое придавало меланхолическое выражение ее округлому лицу, этой страстностью, которая возвышала ее над теми, кто сидел за карточным столом, очарованный ее гибким станом и соблазнительной грудью, вздымавшейся под светло-желтыми кружевами, поцеловал ей руки и привлек к себе.

Софи повторяла задумчиво:

— Ты меня не любишь…

И директору (который никогда не знал, что такое любовь), охваченному внезапной прихотью, показалось, что Софи сегодня не такая, как обычно; он почувствовал, что сердце его наполняется решимостью… На миг ему показалось, что все, что сейчас происходит, началось давно-давно, еще когда он был молод, и будет продолжаться до конца его дней.

— Софи, ты совсем ребенок… И ты еще сомневаешься?

Прижавшись лицом к плечу Софи, он коснулся губами ее теплой розовой шеи.

Госпожа Морой чуть отстранилась и, вглядываясь в ночную тьму, провела рукой по лбу и томно ответила:

— Да… я сомневаюсь… Ты никогда не говоришь мне о наших планах на будущее… Я ждала… думала, ты мне хоть слово скажешь… Если бы ты знал, как я страдаю!

Она закрыла лицо руками и некоторое время молчала; плечи ее нервно и часто вздрагивали.

— Софи, проси у меня все, что хочешь… Чем я могу доказать тебе свою любовь?.. Ну, пойдем в другую комнату… поговорим…

— Не пойду! — отрезала Софи, отнимая руки от лица.

Глаза ее блеснули.

— Не пойду. Ты сказал мне, что разведешься с ней. Что же тебе мешает? Детей у тебя нет… Приданого ты за ней не брал… Никуда не пойду!

— Я сделаю все, все, что ты хочешь, — твердил директор. — А как же быть с Мороем? Как же ты…

— Я?! Я?! — воскликнула Софи, скрестив на груди руки. — Да разве другая женщина могла бы сделать больше, чем сделала я? Ты не видишь, до чего он дошел? Если он стал похож на тень, то это только из-за меня… понимаешь? Я страстно люблю тебя… а его ненавижу и мучаю… Бедный Морой! Что еще могу я требовать от него? Он беспрекословно исполняет любой мой каприз… В чем его можно обвинить перед судом?.. Ну говори, ты разведешься?.. А то… Отвечай же немедленно, или ты никогда больше меня не увидишь!

Ее напряженные движения, блестящие глаза, голос свидетельствовали о такой твердой решимости, что директор затрепетал. На миг ему показалось, что он действительно любит Софи, что он весь во власти этой гибкой, влекущей к себе женщины.

— Хорошо, Софи… Пойдем в другую комнату и поговорим… Моя жена такая глупая и некрасивая, а ты… Ну пойдем, пойдем! Уже поздно… Сейчас гости начнут расходиться… Софи!..

Он хотел броситься перед ней на колени, но Софи вовремя остановила его.

— Я пойду по коридору, а ты выйди в другую дверь, — хрипло сказала она и вышла из комнаты.

Мужчины и женщины, сидя за столом, продолжали игру. Их безжизненные лица ничего не выражали, Они походили на мертвецов. В каждом их движении чувствовались отвращение, усталость, желание забыться. Души их были опустошены.

Старик Кристодор заснул, сидя в кресле, и храпел, засунув руки в карманы и свесив голову на грудь. Палидис пускал клубы дыма. Капитан что-то ворчал себе под нос. Дамы шумели. То за одним, то за другим столом раздавалось:

— Восьмерка!

— Пятерка!

— Карту!

— Девятка!

— Ва-банк!

— Ну, ставишь или нет?

— Вот не везет!

— Весь вечер вы мне покоя не даете! Как только сдам вам карты, так сразу проиграю. Вот нечистая сила…

— А где же директор?

— Припрятывает наши денежки!

— Он-то всегда выигрывает…

— Сейчас, наверно, явится…

VI

Бедняга Морой, гонимый судьбой и людьми, вышел из гостиной; дождь лил как из ведра; частый, сильный ливень шумел протяжно, печально. Молнии извивались во тьме, как огненные бичи.

Когда он очутился на галерее, свежий воздух, сверкание молний и грохот грома словно воскресили в нем почти уже угасшую жизнь.

Его мысли, скованные до этой минуты, теперь прояснились; общество, выбросившее его за дверь, предстало перед ним во всей своей бесчувственности, беспощадности и бесстыдстве. Он понял, что жена, которую он боготворил сам не зная почему, — это змея, пригретая им на груди.

Морой немного прошелся по застекленной галерее, которая выходила во двор. К нему вернулись силы. Головокружение мало-помалу прошло, мысли стали отчетливее; во мраке ночи перед ним ярко вырисовывались картины прошлого: он словно вновь пережил последние шесть лет своей жизни, эти годы, проведенные в каком-то оцепенении. Его охватило горькое сожаление о бесплодно растраченных силах, подорванных бессонными ночами, вечными ссорами с женой, заботами, службой в канцелярии.

Он содрогнулся; сердце его учащенно забилось, потом замерло. В горле он почувствовал какой-то горький привкус, что-то соленое, едкое вдруг обожгло пересохший рот.