Избранное

Когда молодой офицер услышал, что за столом, где играли мужчины, произнесли: «В банке двести пятьдесят!» — он ринулся вперед и крикнул самоуверенно: «Ставлю пятьдесят!» — сунув на ходу в карман брюк четыре скомканных двадцатифранковых кредитки.

— Господин директор, — продолжал он, — вообразите себе, какая удача: вот вчера у меня было три двадцатки, и я выиграл в клубе «Прогресс» тысячу лей. Я бы и больше выиграл, если бы не двое самых желанных посетителей бухарестских салонов — один депутат, а другой адвокат, — они испортили игру, затеяв драку, причем орудовали стульями. Видите ли, они подозревали друг друга… в политических интригах.

— Я протестую. — вмешался юрисконсульт, — вчера вечером я тоже был в клубе (он был членом клуба!), и ничего подобного там не произошло!

Но, увидев, как побагровел юный лейтенант, он прибавил:

— Впрочем, если я говорю ничего, то это, в моем представлении, почти ничего. Это смотря по тому, как судить.

— Да, смотря по тому… как судить, — смущенно пробормотал кавалер, не находя себе места.

— Нику, ты выиграл! — сказал ему директор, пристально глядя на него.

— Merci, mon directeur[10], — поспешно ответил офицер, отбрасывая с узкого лба прядь напомаженных волос.

— Капитан, — возмутился адвокат, — я еле избавился от вашей жаркой шинели; а теперь уж будьте столь великодушны, найдите себе другое портмоне вместо этого бутылочного осколка… смею вас уверить, он вовсе не благоухает.

Игроки вновь развеселились, на их утомленных лицах появилось оживление. Все смотрели на бедного капитана, у которого от стыда и от проигрыша голова шла кругом.

— Капитан, а где ты нашел этот бутылочный осколок?

— Скажи по правде… Это останется между нами…

— Держу пари на три пятака, что ты не пьешь из него кюрасо.

— Больше не разрешайте ему выходить…

— Капитан, брось ты этот осколок. Все это ерунда, он тебе удачи в игре не принесет…

— Господа! — закричал директор, едва сдерживая смех (он видел, как капитан засовывал бутылочный осколок в карман мундира). — Господа, мечет банк господин Морой!

Столоначальник взялся за карты, протянув скупым и безнадежным жестом последнюю монету. Он начал сдавать карты противнику и придвинул монету к себе. Плохая примета. Вначале он слишком далеко отодвинул ее от себя. Морой чувствовал, что задыхается.

— Девять! — поспешно выкрикнул бывший корчмарь, а ныне помещик, Кристодор, быстро придвинув к себе обе ставки.

Господин Морой выронил карты. Руки его бессильно опустились на стол. Он закрыл глаза. Его душил сухой кашель.

У него осталась только одна карта.

— Тяните карту, дружище Морой… Черт знает, может быть, и повезет? Тяните карту! — подбодрял его Палидис, возмущенный радостью старика Кристодора.

И, схватив колоду, он раскрыл вторую карту банкомета, швырнул ее на стол и удовлетворенно сказал:

— Трефовый валет с девяткой бубен — это тоже девять!

— Браво! — с удовлетворением зашумели игроки, поставившие на банкомета.

Помещик, побледнев от злости, положил перед банкометом деньги.

Мрачная радость, похожая на радость больного, который за день до смерти видит во сне, что он выздоровел, охватила Мороя; его изможденное лицо, на котором резко выделялись нос и скулы, немного преобразилось.

Он снова сдал карты, но на этот раз проиграл.

Передав колоду карт помещику, он подпер кулаками отяжелевшую голову…

— Вы проиграли все, господин Морой? — спросил адвокат.

— Тсс! — перебил его директор министерства финансов, показывая глазами на госпожу Морой.

— Ну, и лучше, что ты проигрался, — пробормотал капитан Делеску, дергая свою бородку, — все равно тебе не везло!.. — закончил он.

— Сколько раз он ставил против меня, — продолжал бурчать себе под нос капитан, — и вечно ставил нищенскую сумму — каких-нибудь четыре лея, он всегда срывал мне банк. А теперь вот… ну и хорошо. Это мне даже на руку!

III

— Mesdames et messieurs[11], чай подан! — воскликнул директор, вставая из-за стола. Довольно потирая руки, он незаметно сунул в карман брюк горсть золотых монет.

Мужчины поднялись; одни были расстроены, другие равнодушны, третьи весело шутили. Они подошли к столу, за которым, препираясь между собой, играли дамы.

У Софи уже не было денег, чтобы держать банк. Разъяренная, она поднялась со стула.

— Он проиграл все! Скотина!.. Он проиграл все! — прошипела она, увидев Мороя.

Он сидел за столом один, полузакрыв глаза; его знобило, голова у него кружилась, он почти терял сознание. Смутный страх терзал его, как дурной сон.

Измученный страданием, Морой, наконец, забылся, руки его бессильно упали со стола, покрытого зеленым сукном; но вдруг он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Он вскочил на ноги, сознание вернулось к нему, он вновь ощутил дикую ненависть к тем людям, которые окружали его, — ненависть человека слабого, больного, эксплуатируемого, сраженного судьбой.

Он повернул голову и… в изнеможении снова опустился на стул. Рядом стояла Софи. Глаза ее сверкали холодно и безжалостно.

— Ты проиграл все! — процедила она, хватая его за плечо (ее посиневшие губы дрожали от злости). — Отвечай… все? У тебя и четырех лей, наверно, не осталось?