Избранное

Капитан сердито комкает в руках двадцатифранковые кредитки; стул скрипит под ним при каждом его движении. Это толстый, грузный мужчина с багровыми щеками; кончик носа у него красный, бородка — клинышком, черная и длинная, челюсти сильно выдаются, голова суживается к макушке; широкий затылок, плотно стянутый воротничком мундира, колышется, как бесформенная груда жирного мяса. Возле капитана — молодой Палидис, сын банкира; он следит за игрой, покуривая папиросу, и время от времени выпускает изо рта кольца дыма, которые, все расширяясь, постепенно теряют очертание и окутывают голову старика, сидящего напротив него.

На одном конце стола, окруженный молодежью, восседает господин Кристодор, бывший корчмарь, ныне владелец трех поместий; он тасует карты и ждет своей очереди, не спуская глаз с рубля, брошенного на стол.

Спустя час всякие понятия о приличии исчезли. Каждый развалился на стуле так, как ему было удобно. Вспотевшие толстяки, в страхе перед проигрышем, обуянные жаждой наживы, расстегивали жилеты.

Один лишь капитан сидел в наглухо застегнутом, как полагалось по уставу, мундире, обернув шинель вокруг бедер, огромных, как два бурдюка с салом.

— Капитан, — обратился к нему адвокат, — вы раскалились, как печь, отчего бы вам не повесить шинель на вешалку? Обоим нам было бы удобнее.

Как раз в это время капитан подсчитывал в уме, что уже трижды он удачно держал банк… Сейчас в банке сто тридцать лей… Он несколько раз протягивал колоду карт, намереваясь уступить кому-нибудь место банкомета, но потом быстро отдергивал руку.

— Ну, сдаешь карты или нет? Если боишься, уступи место другому. Начал играть в карты, еще когда унтер-офицером был, и все никак не научишься! — накинулся на него молодой Палидис.

Капитан почесал двойной подбородок; казалось, будто скребли брюхо судака. Он повернул голову к дамам и закричал густым басом:

— Лина, дорогая, три раза мне повезло, рискнуть ли в четвертый раз?

Все засмеялись; послышался пронзительный голос худощавой дамы:

— Ну, сдавай еще раз!

Капитан сдал карты и проиграл.

Взбешенный, он вскочил и грубо крикнул адвокату:

— Оставьте же, наконец, меня в покое! Какое вам дело до моей шинели?

Всеобщий смех заглушил бычий рев вояки, простодушная ярость которого показалась всем нелепой.

— Это шинель виновата.

— Пошли ее ко все чертям, капитан!

— Не видишь, что ли, — ей недостает двух пуговиц!

— С нее свалится погон.

— Отошли ее домой, Делеску, иначе проиграешься в пух и прах!

Капитан ушел, ступая тяжело, как слон. В прихожей раздался его голос:

— Эй, солдат!.. Повесь шинель на вешалку… Выброси ее вон… Немедленно отнеси ее домой, а мне подай новую…

Возвратившись, он сел спиной к адвокату, который весело позвякивал горстью золотых монет.

Морой проиграл тридцать лей. Он сидел, подперев голову рукой, ослабевший, печальный, погруженный в мрачные думы о том, как бы вырваться отсюда, из этого скопища людей, где звенели деньги, где все хохотали и бранились. Кровь приливала к сердцу; ледяной холод змеей пробегал у него по спине, он дрожал с головы до ног; в ушах стоял гул, похожий на отдаленный грохот волн в ночную пору. Иногда как сквозь сон он чувствовал, что сознание его мало-помалу гаснет, как уголь, засыпанный золой. Все кружилось у него перед глазами. Игорный стол словно уплывал, унося с собой последние жалкие гроши. Слабеющий рассудок Мороя временами совсем угасал. У него было такое ощущение, точно он висит в воздухе. В желудке он чувствовал тяжесть, к горлу подступала тошнота.

— Господин Морой, ваша очередь метать банк, — обратился к нему старик Кристодор.

Столоначальник внезапно встрепенулся, как дремлющий человек, голова которого клонится на грудь.

Младший лейтенант, кавалерист, прищелкнув языком, прошел мимо директора министерства финансов и, потянув его за рукав, показал глазами на столоначальника, мурлыча себе под нос: «Воспрянь, румын, от ве-е-е-е-чного с-с-с-на»[8].

Директор улыбнулся, весьма искренне сожалея, что «у бедняги Мороя такое скромное жалованье».

Раскачиваясь на ходу, шаркая ногами и позвякивая шпорами, офицер направился к столу, где играли дамы. Он обошел вокруг стола, поглядывая на сидящих дам и улыбаясь с натянутой любезностью каждой из них и молодой и старой. Остановился он только позади госпожи директорши, приблизился к ней и, воспользовавшись размолвкой, возникшей среди дам, что весьма часто случается с ними во время игры в chemin de fer[9], слегка коснулся ее плеча.

Директорша сделала вид, что уронила на пол кредитку и, наклонившись, чтобы отыскать ее, шепнула лейтенанту:

— Нику, ты все проиграл?

Офицер, как истинный кавалер, быстро нагнулся, чтобы помочь госпоже директорше; ощупью отыскивая деньги, он погладил ее по колену и, подняв глаза, ответил, притворно закашлявшись:

— Не повезло, милая моя! Проиграл! И даже все, что у меня самого было…

По правде сказать, он не помнил точно, были ли у него собственные деньги! Но во всяком случае он не лгал, он действительно проиграл триста лей с такой легкостью, точно они ему с неба свалились.