Избранное

— Силен Солон! Нашел этого, побогаче прошлогоднего. Ничего в картах не смыслит. Еще один вечерок, и мы себе обеспечили курорт. Знаете, что сделала Зозо? Она дважды показала ему ту же девятку.

— И он не заметил?

— Можешь играть с ним, как хочешь. Он ничего не видит.

Приблизившись, инспектор провел рукой по своим длинным волосам и, в восторге от самого себя, изрек:

— У спартанцев молодые люди говорили только между собой. Вы достойны быть гражданами этого героического города! — Затем, улыбаясь, добавил:

— Как у вас прошел сегодняшний вечер?

— Каждый по нескольку сотен, — ответил студент-юрист.

Инспектор сделал знак Лудовяну.

Молодой публицист быстро поднялся.

— Как идут дела с Севастицей?

— Трудновато.

— Не подавай виду, что влюблен. Жалко будет остаться ни с чем! Она красивая. Красива, молода, с хорошим состоянием, и, кроме того, — сама хочет, я тебе это говорю… Но побольше фасону…

— Понятно.

Инспектора и публициста связывает старая дружба.

Панику рассказывал дамам, как он в шестнадцатилетнем возрасте чуть было не вынудил к разводу жену одного префекта, если бы этот грубый начальник уезда не посадил его незаконно за решетку и не избил бы «в на-шем просвященном ве-ке» жену.

В дверях гостиной показалась пышная грудь госпожи Аники. Ее появление было встречено бурными аплодисментами. За ней следовала служанка с бутылками шампанского.

Тосты провозглашались за всех. По утверждению Панику, никто не в состоянии выпить больше его «хо-ро-ро-шего шам-па-панского» и не опьянеть. И действительно, он пил беспрерывно, чокаясь с «дя-я-дей Па-а-нтази», который не выпил и первого бокала. Пьет, болтает так, что его никто не понимает, кричит, целует руки «ми-лей-шим да-мам и ба-рыш-ням». У госпожи Аники тоже развязался язык. Она рассказывает всем, что человек, которого она любила больше всего на свете, был очень похож на «непревзойденного» Панику. Он так и стоит у нее перед глазами.

— Прости меня, мусье Панику, — продолжает госпожа Аника, вытирая слезы, — я расцелую тебя, вспомню былую любовь.

Смех и аплодисменты: «Воспылала госпожа Аника!» — «Позвать пожарных!» — «Былая страсть, которая проявляется теперь, это целомудренная и потенциальная любовь. Платонически-гегельянская любовь». Формулировка инспектора вызвала горячие поздравления Лудовяну и заставила госпожу Анику задуматься. Немного погодя она не забыла спросить украдкой инспектора: «Что это вы там говорили? Не о болезни ли какой? Я неважно себя чувствую».

Молодость, веселье, шампанское, свобода и тепло подхватили Космина, как бурный поток, который вырывает неглубокие корни. Достаточно было первого бокала шампанского, чтобы струя тепла хлынула от затылка к щекам, к вискам и разлилась по всему телу. Она перемешала и стерла грустные картины и воспоминания, готовя в его сознании место для других, чарующих и неведомых до сих пор, впечатлений. За первым бокалом последовал второй, третий… Каков ты сам, таковы и люди. Ведь в жизни печальный человек враг и себе и людям. Впечатления должны сменяться одно за другим, должны стирать одно другое; всегда несчастлив тот, кто постоянно думает о несчастии. Только больные долго страдают таким недугом. Если ты сам не будешь прощать и любить себя, как же другим простить и полюбить тебя? Только сумасшедшие отказываются принять участие в мирском пире. Забытье является высшим утешением для всех, и хороших и плохих. Не следует противиться природе, ибо мы являемся ее игрушками, а не она нашей прислугой. Глаза Космина блестели.

— О чем задумался, Космин? — спросил Кандиан, протягивая ему бокал шампанского.

— Откуда ты взял, что я задумался?

— Выпьешь?

— Четвертый, пожалуй, многовато.

— Многовато? Почему? Вели взвешивать все наши поступки, дойдешь до револьвера.

Револьвер?.. Что-то теперь делает Паул Малериан? Но он тоже не решался… Смотрел на револьвер… и какими глазами!.. Глупости… не такой уж циник Кандиан, как казалось ему, Космину. Он и молодость свою продал не только ради себя, а ради многих. А что выиграло бы человечество, если бы Кандиан не был продан госпожой Аникой, а стал бы писарем или судебным следователем? Ничего. А с другой стороны — что теряет человечество, если Кандиан расточает деньги опустившейся вдовы? Абсолютно ничего. Ну, а если Панику сорит деньги, почему же и ему не пользоваться ими? Только так сможет он написать Саше: «Ты мне одолжила, спешу вернуть свой долг».

Космин подходит к Кандиану и спрашивает его:

— А Панику что думает? Не сдаст ли еще разок карты?

— Monsieur Джеордже, — воскликнула Зозо, — хватит любезничать! Кого вы еще хотите покорить? Пора сесть за карты!

— Только с новой колодой, мусье Панику, — обнимая его за шею, предложила госпожа Аника, — или ты побаиваешься ребят?

— Я по-по-баиваюсь? Ты не знаешь ме-е-ня, го-о-спо-по-ожа Аника, — горячился Панику, — Однаж-ж-ды я про-о-про-играл… Расска-а-жи, П-па-а-нта-а-зи…