Народ расступался, давая им дорогу. На углу площади и улицы Серветт стояло человек десять женщин с измученными от бессонной ночи лицами, с заплаканными глазами. Когда мэр поравнялся с ними, крупная грудастая женщина с горящими черными глазами преградила ему путь. На руках у нее лежал младенец.
— Меня зовут Шанна Серафен, — сказала она глубоким, с хрипотцой голосом. — Что вы намерены делать, господин мэр?
Граубюндель острым взглядом посмотрел на нее.
— Что вы желаете, мадам? — тихо спросил он.
Но прежде чем та успела ответить, за спиной у нее раздался испуганный крик: одна из женщин вдруг зашаталась, склонилась набок, ноги под ней подкосились, и она рухнула прямо в снег. Мэр вздрогнул и невольно шагнул вперед, чтоб помочь женщине встать. Но мадам Серафен протянула руку и удержала его.
— Постойте, — властно сказала она, — оставайтесь здесь, господин Граубюндель! Она в вашей помощи не нуждается!
— Кто это? — спросил полицмейстер у детектива, стоящего рядом.
Это была жена Рюттлингера.
— Со вчерашнего дня у нее это пятый обморок, — доложил детектив.
Громкий плач разнесся над головами толпы.
— Скажите ему еще, — вне себя крикнула высокая, худощавая женщина, — что она ночью щелок собралась пить, еле успели стакан из рук вырвать!
— Успокойтесь, прошу вас! — сказал Граубюндель, бледнея.
— Это как так успокойтесь? — взвизгнула еще одна женщина. — Если они еще ночь проведут наверху, все замерзнут!
Подошедший тем временем полицейский подозвал нескольких мужчин, и они унесли бьющуюся на снегу жену Рюттлингера.
— Их там шестнадцать человек наверху, вам сказали об этом? — кричала другая женщина. — Шестнадцать…
Полицмейстер и детектив, вытянув руки, пытались сдержать наступающих женщин.
— Успокойтесь, прошу вас! — повторял мэр, чье лицо с рыжеватой редкой бородкой стало пепельно-серым.
Мадам Серафен положила тяжелую руку ему на плечо.
— Я, как видите, совершенно спокойна… вон как снег на Ле-Дьяблере. Но имейте в виду: если с сыном моим что случится, господин Граубюндель… — она нагнулась к его уху, — то я тебя этими вот руками прирежу!
Лицо ее оказалось так близко к его лицу, изо рта у нее так пахло чесноком, что Граубюндель невольно отпрянул.
— Не надо пугать меня, мадам, — сказал он, заставляя себя держаться спокойно. — Сын ваш, надеюсь, жив и здоров. Но если, избави бог, с ним в самом деле что-то случится, то не мы будем в этом виноваты!
— А кто же тогда? — выкрикнул чей-то сорвавшийся в истерику голос. Толпа женщин вокруг мэра все прибывала.
— За эту работу давным-давно все проголосовали, — крикнул из-за спин какой-то мужчина.
— За наш счет хотят господа сэкономить побольше?
Из свинцовых туч, нависших над самыми крышами, стали падать, медленно кружа, большие пушистые хлопья снега. Через короткое время воздух превратился в кружевную, бесшумно и бесконечно ниспадающую пелену — как будто сама темнота опускала на землю огромную, густо сплетенную сеть.
— Ко всему вдобавок еще и снег! — с отчаянием сказал кто-то.
— Все лучше, чем мороз! — ответили из толпы.
— А если пурга начнется?
Высокая, крепко сбитая женщина вышла из толпы и встала перед мэром; ее круглое доброе лицо даже теперь, в рассеянном свете серого, унылого дня, пылало таким горячим румянцем, словно вобрало в себя весь жар проведенных возле кухонной плиты сорока лет. Это была жена Фернана.
— Вот и я говорю, господин мэр: соблюдайте спокойствие! — произнесла она громким, звучным голосом человека, привыкшего перекрикивать детский гвалт. Взволнованные, причитающие, размахивающие руками женщины смолкли. Мадам Серафен убрала с плеча мэра тяжелую руку.
— Вот и я говорю: спокойствие, — повторила мадам Фернан немного дрожащим голосом. — Мы все просим вас, господин Граубюндель: хорошо подумайте, что станете делать! Мы вас просим: не забудьте, речь идет о жизни шестнадцати человек, и нельзя из упрямства подвергать ее риску! Нельзя допустить, чтобы жертв стало больше…
— Каких жертв? — нервно перебил ее мэр.
— Мадам Рюттлингер умерла, — ответила женщина.
Кто-то истерически вскрикнул.
— Мы перенесли ее сюда, в дом, — продолжала мадам Фернан, повышая голос, чтобы всем было слышно. — Врач сказал, что у нее было слабое сердце… Мы вас просим, господин Граубюндель: хорошенько подумайте, прежде чем решить что-нибудь, мы не хотели бы…