Избранное

  Один корнет, по имени Юрлов,
Внезапно заболел горячкою балетной.
    Сейчас созвали докторов, –
Те выслали его с поспешностью заметной
    По матушке по Волге вниз,
      Чтоб пить кумыс.
Юрлов отправился, лечился, поправлялся,
Но, так как вообще умеренностью он
      В питье не отличался
    И был на выпивку силен,
Он начал дуть кумыс ведром, и преогромным,
    И тут с моим корнетом томным
  Случилось страшное несчастье… Вдруг
      О, ужас! О, испуг!
  Чуть в жеребенка он не превратился:
Охотно ел овес, от женщин сторонился,
    Зато готов был падать ниц
Пред всякой сволочью из местных кобылиц.
Завыли маменьки, в слезах тонули жены,
    В цене возвысились попоны,
    И вид его ужасен был
      Для всех кобыл.
Твердили кучера: «Оказия какая!»
    И наконец начальник края,
    Призвав его, сказал: «Юрлов,
    Взгляни, от пьянства ты каков!
    И потому мы целым краем
    Тебя уехать умоляем.
    Конечно, гражданина долг
    Тебе велел бы ехать в полк,
Но так как лошадей у нас в полку не мало,
    То, чтоб не сделалось скандала,
Покуда не пройдет волнение в крови,
    В Москве немного поживи!»
    Юрлов послушался, явился
    В Москву – и тотчас же влюбился
    В дочь генерала одного,
С которым некогда был дружен дед его.
    Всё как по маслу шло сначала:
    Его Надина обожала,
    И чрез неделю, в мясоед,
    Жениться должен был корнет.
  Но вот что раз случилось с бедной Надей:
Чтобы участвовать в какой-то кавалькаде,
    Она уселася верхом
  И гарцевала на дворе своем.
    К отъезду было всё готово.
  Вдруг раздался протяжный свист Юрлова.
Блестя своим pince-nez{Пенсне (фр.). – Ред.}, подкрался он, как тать,
И страстно начал обнимать…
    Но не Надину, а кобылу…
    Легко понять, что после было.
    В испуге вскрикнул генерал:
    «Благодарю, не ожидал!»
Невеста в обморок легла среди дороги,
    А наш Юрлов давай Бог ноги!
Один фельетонист, в Москве вселявший страх,
Сидевший в этот час у дворника в гостях
  И видевший поступок этот странный,
  Состряпал фельетон о нем пространный
  И в Петербург Киркору отослал.
    Конечно, про такой скандал
  Узнала бы Европа очень скоро,
    Но тут, по счастью, на Киркбра
  Нахлынула беда со всех сторон.
      Во-первых, он
  Торжественно на площади столичной
    Три плюхи дал себе публично,
  А во-вторых, явилася статья,
  Где он клялся, божился всем на свете,
      Что про военных ни…
  Не станет он писать в своей газете.
    Вот почему про тот скандал
    Никто в Европе не узнал.

Читатель, если ты смышлен и малый ловкий,

  Из этой басни можешь заключить,
  Что иногда кумыс возможно пить,
    Но с чувством, с толком, с расстановкой.
А если, как Юрлов, начнешь лупить ведром,
  Тогда с удобством в отчий дом
    Вернешься шут шутом.

Конец 1860-х – начало 1870-х годов?

В. А. Вилламову

Ответ на послание