Избранное

Под вечер сделалось душно. В отдалении нерешительно, слабо погромыхивало, так что по-настоящему нельзя было определить — гром ли это или просто проехала по мосту за парком телега. Над усадьбой сияло чистое небо, и косые лучи солнца грели жарко. Генеральша сидела в тени на ближайшей к дому скамейке в парке, где в хорошую погоду обычно принимались все доклады по имению.

Против нее стояла Степанида в беленькой кофте и с непокрытой головой, гладко, по-старушечьи аккуратно причесанной. Она держала руки скромно сложенными на животе, но то и дело разнимала их, помогая речи. Лицо ее, вялое и одутловатое, оживляли возбужденно блестевшие глазки. Барыня слушала внимательно.

— И вот, ваше высокопревосходительство, дверь-то в омшаник толкнули, а ее точно кто изнутри держит. Никанор тут был — тот, что у нас летось огороды сторожил, — он это серьезно так крикнул: «Полно тебе прятаться, лучше выдь сама и повинись. Ишь, не пущает!» А там — тихо, ничто не шевельнется. Понажали на дверь покрепче — все навалились. Тут бабка Агафья первая и увидела веревку — натянувши, дверь сверху и держит. Старуха и заблажила — догадалась… От двери все как шарахнутся, бабкин крик напугал… Да и предчувствие, я так думаю, у всех, барыня, было.

Генеральша взглянула на горничную.

— Виновата, ваше высокопревосходительство.

Рассказчица сделала паузу.

— Да. Ну так вот. Дверь тут сама и затворилась снова, точно ее кто оттуда пихнул… Что тут все страху натерпелись!

Степанида поежилась и провела рукой по сухим губам.

— Ну, ну?

— Тут, ваше высокопревосходительство, мужики подошли — сосед ихний Колесов да Онисим из Сосенок, Ольгин дядя, еще кто-то. Случился тут и Колобов Сергей Архипыч, тот, что в Питере к нам приходил. Этот не побоялся: приотворил дверь и в омшаник, значит, проскользнул. Ждут все — что будет. Вот Колобов и говорит: «В петле баба, уже холодная! Идите-ка, помогите снять». Зашли, значит, оглядываются, робко всем стало. Бабы, известное дело, заголосили, которая обмерла без чувств. Ольга эта, ваше высокопревосходительство, через перевод вожжи перекинула да петлю на шею себе и накинула. А низко там, непременно на земле давилась — как только духу хватило… Пошли тут разговоры, кто что скажет. Серега этот как отрубит: «Вот они, деревенские порядки, — люди от них давятся, а отвечать некому. Все темнота наша да нужда!»

Степанида помолчала.

— Стали это в омшаник по одному проходить — тесно, да и не видать со свету. Потом уж разглядели: покойница возле двери на коленях в навозе стоит, голова свесилась набок и руки точно по соломе шарят. Узлы-то растянулись, вот она и свисла. Закоченелая вся.

— Ах, какой ужас! Как страшно! — вдруг тоненько вскрикнула, всплеснув руками, генеральша. — Какие ты мне вещи рассказываешь…

— Да вы, ваше высокопревосходительство, — стала оправдываться Степанида, — как я вам про деревенские дела докладывала и про солдатку у Зададаевых сказала, сами приказали разузнать как следует и вам сообщить…

— Ну, я, может, вовсе не это хотела знать… Ах, жутко как! — Генеральша зябко запахнула полы пелеринки. — Подумать только, какое место для смерти выбрала — брр!.. И что же — сообщили в волость?

— Побежали за старостой, и урядник как раз в Кудашеве приключился, — с готовностью возобновила Степанида свой рассказ. — Да. Ну вот Лещов это пришел, обсмотрел все, что гончая хорошая, обнюхал и распорядился снимать с петли. Кто-то было за нож взялся, да старик Зададаев не дал: подошел, удавленницу под мышки приподнял: «Развязывайте, говорит, чего добро портить — пригодятся вожжи!» В те поры наша горничная Саша к матери на выселки бегала — так она поспела, видела, как Ольгу из петли вынимали. — Степанида снова помолчала. — С лица она, ваше высокопревосходительство, вся посинела, платочек, значит, на ней был, назад съехал… И глаза не закрыты, помутнели. Да… В избу не понесли, на мосту оставили под дерюжкой — под образа ведь не положишь. Дадут ли еще похоронить такую? Небось так закопают. Да… А всего, может, через какой час или два муж Ольгин Василий с войны заявился — без ноги, привезли его. Про жену он уже знал — по дороге кто-то сказал. В избу вошел — слова никому не сказал, только с лица потемнел весь, на лавку сел, охватил голову руками и затих. Мать к нему подступается: «Васек, что ж ты на отца с матерью взглянуть не хочешь? Что теперь делать, раз такой грех вышел? Не горюй, сынок, она тебе все равно не жена была, не рожала… Хозяйство наше справное, к зиме снова тебя оженим…» Тут Василий-то как вскинется, как закричит, на мать-то: «Кому я с одной ногой нужен? Ольга-то завсегда бы при мне осталась. Заели вы ее тут, житья не давали… Это она от тебя, мать, голову в петлю сунула». Ну та и оправдываться: «Не из-за меня, мол, а через свой грех…»

— Что за грех, какой грех? — недопоняла генеральша.

— Уж не знаю, рассказывать ли вам, ваше высокопревосходительство? Ольга эта, как мужа угнали, с мужиком одним сошлась, господ Балинских садовником Андреем…