Избранное

«Смутительные разговоры», — написал унтер Плонтке, и что он подразумевает под установлениями, нам тоже непонятно. Но как же следует изъясняться, чтобы представить полицейским властям в Бризене картину, которая бы их удовлетворила… Разве мы это знаем лучше, чем Плонтке? У него есть опыт еще по Гутштадту и по Штуму. Так пусть пишет как знает, лишь бы это хорошо получалось на бумаге.

На предложение Бризена яснее высказаться по поводу непокорства моего дедушки Плонтке отвечает: «Вышеупомянутый владелец мельницы не проявляет должного уважения к мундиру кайзера и мутит мирное население».

— Ну-ну, — говорят эти господа. Следует запрос окружному начальнику Нольте, и больной велит отнести бумагу, как есть, с гербовой печатью, дедушке.

— С сердечным приветом, пусть Иоганн взглянет.

— Может, что передать? — спрашивает старушка, экономка Нольте. Она вручила письмо.

— Нет, — говорит дедушка, — ничего не надо.

Она может идти, но предпочитает еще посидеть немножко у тетки-жены.

— Кристиночка, родненькая моя, боже ты мой, чего ж это они от вас хотят?

— Да нет, — говорит Кристина. — Чего им хотеть?

Дедушка выходит на кухню. Говорит старухе:

— Ступай-ка ты домой. — И Кристине: — А ты зайди в горницу. — Затем объявляет: — Завтра еду в Бризен.

И вот он сидит и строит самую мрачную свою мину.

— Навести там немножко порядок. Что они себе вообразили? — А голос — как в полночь у Конопки.

Но не пора ли нам добавить еще пункт к нашему перечню? Итак, пункт двадцать пятый.

— Думаешь, нужно? — спрашивает тетка-жена.

Нужно — это, пожалуй, слишком сильно. Скажем лучше: не помешает.

Только дедушка распорядился: «Собери ужинать», — как Феллер вошел в дверь.

Ну и нюх же у него, что у чертова пса!

— Кристиночка, — говорит Феллер.

Люди бывают так ласковы, когда их разбирает любопытство.

Но тут мы скажем Феллеру: сиди себе и помалкивай, что тебе следует знать, порасскажет тебе дедушка.

— Садись, — говорит он.

И вот они сидят. Дедушка с угрюмым видом кромсает сало и, погруженный в свои мрачные мысли, еще раз его солит, хотя оно и без того солоно.

Хитер-то ты хитер для проповедника, думает он, но я тебе сейчас поднакладу. Мой дедушка человек единоличных решений. И он говорит Феллеру лишь то, что уже сообщил тетке-жене:

— Завтра еду в Бризен.

Феллер думает: все еще история с мельницей.

— Еврей-то, — говорит он, — Левин, убрался отсюда, Файерабенд считает — навсегда. Будто бы он сам ему сказал.

— Ну да, — говорит мой дедушка, но не может совладать со ртом, который вдруг задвигался быстрее, — ну да, убрался, олух, торчал здесь, глаза мозолил, что еще ему тут было нужно, когда не на что больше рассчитывать!

А Феллер думает: чего разважничался, если бы кто надо показал на суде, было бы на что рассчитывать еврею-то, и даже очень.

— Ну так разъясни им толком, в Бризене, — решительно говорит Феллер и накладывает себе полную тарелку. — Вот и будет покончено со всей этой историей раз и навсегда. — А сам думает: эх, дал маху Левин, со мной бы у старика этот номер не прошел.

— Бризен, — замечает дедушка, — самое милое дело, когда состарюсь, переберусь в Бризен.

— Что? — испуганно восклицает Кристина. — Что ты вздумал? В Бризен?

Тут дедушка в наилучшем расположении духа говорит, утирая рот:

— Ты никак думаешь, что я состарился, так выкинь это из головы.

— Какое, — протестует Феллер, — мужчина в самом соку. — и, обращаясь к тетке-жене: — Но что верно, то верно, Бризен город подходящий, и, когда я состарюсь, я, пожалуй, тоже подумаю.

— Да перестаньте вы оба, — сердится Кристина. — Только и слышишь: Бризен да Бризен.

Старик, ну, тот иногда говорит о всяких таких вещах, но Феллер, праведный брат Феллер лучше бы помолчал: Бризен! А ведь тебе, Кристина, даже неизвестно, что известно Феллеру, ему это открыл пропойца ротмистр: женского пола, — что песчинок на дне морском.

— Много ли вы бывали в Бризене! — говорит Кристина.

— Раньше много, — отвечает мой дедушка. — Когда мельница строилась. Все тогда Кёниг поставил, знатная фирма, а когда все привезли и сгрузили, угощал пивом.

— А знаешь, — говорит Феллер, — как в Бризене красиво. Как на картинке. Сидишь у окна, а перед тобой рынок, большие дома и колокольня этих евангелистов. Молельня там тоже есть, правда, на другом конце, но не так чтобы очень далеко, зато с настоящей купелью, с двух сторон вниз ведут ступеньки.

— Да ты уж рассказывал, — отмахивается Кристина.

О Бризене, понятно, можно говорить без конца.

Раз туда ведут все дороги.

Завтра, как бы там ни было, дедушка едет в Бризен.

— Пошли-ка спать, тяжелый день завтра.

В эту ночь дедушке спится, что он идет по чужому, совершенно незнакомому дому.