Избранное

Ни живы ни мертвы, мы смотрели на Карабеда. Провались оно, это одутловатое лицо с большими и частыми ямками от оспы, с глазами, налитыми кровью!

Но что это? Темные оспины, будто наполненные черной, застывшей кровью, вдруг порозовели. Лицо Карабеда медленно принимало обычный цвет, как палец, замотанный ниткой, когда его освобождают от перевязки. На нем даже появилась улыбка. Не улыбка, а тысячи улыбок.

Мать стояла у кастрюли и показывала Карабеду целого, нетронутого петушка. Она вертела его в руке, держа за ножку. Из среза выглядывал темный кизиловый фарш.

— Амнистия вышла тебе, старик, сгинь с глаз! Я тебя не встречал, ты — меня, — сказал он деду.

Деда и Боюк-киши только и видели.

Когда дед вернулся, миска стояла пустая, а Карабеда уже не было.

— За цыпленка душу продал. Баш на баш, не продешевил, коробейник! — усмехнулся дед.

IV

Апет по-прежнему развлекал нас сказками с неизменным счастливым концом. Но мы были уже не те. Мы понимали, зачем он их так рассказывает. Жизнь врывалась в этот умиротворяющий мир сказок, опровергала счастливые концы, придуманные Апетом.

— Дедушка Апет, а турки у нас когда-нибудь были? — спросил Мудрый, с доброй лукавинкой подмигнув мне.

Апет нахмурился, неодобрительно посмотрел на Мудрого.

— Нет, не были… то есть были, — поправился он, — но мы им показали дорогу назад. Аван-юзбаши отучил их ходить к нам… А зачем тебе это, мальчик?

— Они убили Даниэла Варужана, — мрачно отозвался Мудрый.

— Цыц ты! Язык распустил! — грозно оборвал Апет. Он покосился на меня. — Не я буду, если это не Оан настроил вас.

— Дед, — утвердительно кивнул я головой.

— Я так и знал! — подхватил Апет, пылая гневом. — Кто еще может так портить головы своим же щенкам, как не этот никчемный старик!

Но вот подошел дед, скосив насмешливые глаза на Апета.

— На чем мы остановились в прошлый раз? — по обыкновению осведомился он и, не дождавшись подсказки, вспомнил сам: — Ах да, юноша собрался в путь…

Мы сгрудились вокруг деда. На этот раз к нам присоединился и Апет.

Это была сказка о том, как чужеземцы обманывали и обсчитывали наш народ. Юноша, отправившийся в далекое и долгое путешествие за семь морей и океанов, вознамерился спасти буквы, которые злые духи спрятали по разным странам, чтоб просветить народ и поднять его против поработителей… Но юноша не осуществил своей мечты. Буквы он от злых духов избавил, собрал, но довезти их уже не успел. Состарился, умер в пути на родину…

Лица ребят погрустнели.

Дед умолк и ударил по кресалу, высекая искру.

— Что ты, Оан, выдумываешь! — сердито сказал Апет, набивая табаком потухшую трубку.

— Ага, — вскричал Сурен, толкнув меня локтем, — не я ли говорил, что дедушка Оан неправильно рассказывает! Юноша вернулся, принес буквы, и мы вместе с вами пишем этими буквами. Так отец рассказывал, — одним духом выпалил он.

— Правильно говорил твой отец, — похвалил Апет.

— И у меня не убыло бы, если бы он вернулся, — отозвался грустно дед, — но так в сказке придумано.

Дым перед головой деда рассеялся, и я увидел на сухом его лице тень раздумья.

— Ну, детки, время не ждет, надо идти работать, — сказал дед, поднимаясь первым.

За ним двинулись и мы. Дед поотстал от нас, пошел с Апетом.

— И ты хорош, Апет, — услышал я дедов голос, — меняешь все концы! У тебя и Мгер Младший не сидит в скале — разгуливает среди нас вволю, и земля под ним тверда. И никакие вартазары не портят нам аппетит.

— Я хочу, чтобы на свете не было зла, — ответил Апет.

_*

— Хочешь, я научу тебя склонениям? — однажды предложил мне Каро.

Я оторопел. Уж не намекает ли виноделов сын о моем провале?

Я смотрю на Каро испытующе. На лице ни тени усмешки. Он, наверное, и забыл про тот мой позор.

— Что захочет слепой, как не два глаза и оба зрячие, — ответил я известной поговоркой.

И все же я колебался. А вдруг снова боком выйдет эта моя учеба. Часовой возьмет да снова насолит мне?

— Боишься? — догадался Каро.

— Боюсь, — искренне признался я. — Кто вас, отпрысков богатеев, знает. Вы все будто со злом в обнимку ходите. — После истории с Тиграном, с его злокозненным обманом, я уже не верил ни одному гимназисту, в том числе и Каро.

Каро в сердцах махнул рукой:

— И кто вас нашпиговал такой дурацкой идеей, раскладывать людей на злых и добрых. Если богатый, то обязательно злодей, а бедный — добродетель, ангел. Ваш пискун, Сурик, не из княжеского рода, а дай ему власть — он нас всех в бараний рог свернет.

Через минуту он добавил:

— И на гимназистов зря дуетесь. Не все они Тиграны.

Я молчал. Я действительно не решался довериться Каро. У всех на памяти недавняя его измена, это когда он запросто оказался с гимназистами заодно, приобщившись к ним.

Уходя, Каро сказал:

— Надумаешь, я всегда готов тебе помочь.

Долго держать обиду на Каро невозможно, не прошло и двух дней, как я при встрече с Каро сказал ему:

— Я согласен. Учи меня склонениям. Чтоб их черт смолой залил, — на всякий случай выругался я.

А про себя добавил:

— Возражать не буду, если бог, по своему обыкновению, исполнит наоборот.