Избранное

Когда на путь любви вступил и стал безумием объят я,
Щитом поставил свою грудь для стрел напастей и утрат я,
Забыл сей мир тщеты и в путь, бездомный, вышел наугад я,
Сей, явный, мир познал я весь, и был его покинуть рад я,
И все оставил и ушел, на мир прощальный бросив взгляд, я.

Стенал я, сир, в ночах разлук, — где добрый друг, не отыскал я,

Кому б поведать боль души, увы, вокруг не отыскал я.
Твой меч язвил меня, а чем лечить недуг — не отыскал я,
Увы, покоя ни на миг от бед и мук не отыскал я, —
Скорбь о тебе — вот мой отец, твоему гнету — друг и брат я.

Любимая, твои уста медвяны свежестью усладной,

Во благо мне твой грозный взор, как стрелы бедствий, беспощадный.
Рум эфиопами сражен, — не это ли пример наглядный:
Давно уж тьмою кос пленен, влачусь я в доле безотрадной, —
Страну души моей круша, испепелил ее стократ я.

Уж так судил предвечный рок: те, что недугами томимы, —

Родня влюбленным, и вражды они не знают, побратимы.
Двенадцать месяцев в году — бывают весны в них и зимы,
И шах с дервишем — не одно, они вовек несовместимы, —
В посконной рвани, гол и бос, как нищий, брел у чуждых врат я.

Ночами другом мне была моя печаль, что так сурова,

Взор чаровницы — что ловец, пустивший соколов для лова,
А где печаль — там и беда: от века им дружить не ново.
О, если б, о тебе томясь, взлетало сердце волей зова!
Весь в перьях острых стрел твоих, стал с ними словно бы крылат я!

Лихих соперников сразить потоком стонов-стрел мечтал я,

Жар сердца потушить — любви тем положить предел мечтал я,
О том, чтоб у костра я лег и саван свой надел, мечтал я,
И насмерть сокрушить врагов, воинственен и смел, мечтал я,
Друзей искал я, но, увы, и с ними познавал разлад я.

Дружить с любимою моей мне дружбой тесною мечталось,

Жизнь ей отдать, быть заодно мне с ней, чудесною, мечталось,
Душой, как соколу, взлететь в края небесные мечталось.
«Хромой птенец — и тот взлетит», — мне думой лестною мечталось,
Я снова розой расцветал — взлетал, как будто юн и млад, я.

О, здравствуй вечно и живи, я ж умер, сокрушен тоскою.

Что этот мир небытия! Вовек мне в нем не знать покоя.
Разлука в дол души пришла — терпи, не вечно зло такое.
Но даже в бесскорбных жгло в любви пыланье колдовское!
Кровь жжет нутро мне, и готов принять душой смертельный яд я.

С тех пор, как в темноте ночной с любимой сопряглись мы словом,

И честь и вера — не со мной, а жертва — твоим хитрым ковам.
Что внятно лишь тебе одной, — сокрыто от меня покровом,
А ты, Машраб, хоть и больной, а все же не был бестолковым:
Тысячекратный смысл вложить был в этот стих короткий рад я!