Избранное

«Изначально существовал только один пол, скорее всего, женский, и процесс размножения был автономным. Совершенно случайно на свет появилось некое ничтожное существо, влачившее жалкую, бесплодную жизнь в беспределье самоизвергающейся материи. Однако с течением времени существо приобрело кое-какие жизненно важные органы. В один прекрасный момент возникла необходимость в продолжении рода. Женщина поняла слишком поздно, что лишилась половины своего природного состава, и была вынуждена обратиться в целях восстановления полноты своего существа к мужчине, который сделался таковым в процессе постепенного разделения единой материи и последующего возвращения к исходной точке».

Тезис Вольпе убедил строптивую деву. Она взглянула на юношу с нежностью. «Мужчина — это всего лишь непослушный сын своей матери», — произнесла она со слезами на глазах.

Она простила его, прощая в нем весь род мужской. Взгляд ее перестал метать искры, она опустила взор, точно Мадонна. Ее губы, еще недавно кривившиеся в гримасе отвращения, сделались мягкими и набухшими, словно сочный плод. Его тело пронизали мифологические токи любви. Он приблизился к своей Еве, и она не стала убегать.

И все в той же библиотеке, на фоне угрюмого ландшафта книжной учености и ухищрений праздного ума, под сенью древних фолиантов вновь было разыграно действо тысячелетней драмы, возвращающей ко временам свайных построек.

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Повернувшись на правый бокс тем чтобы доспать последний, самый сладкий утренний сон, дон Фульхенсио почувствовал какое-то препятствие, затруднившее соприкосновение с подушкой. Он открыл глаза — и смутность подозрения сменилась остротой отчетливой уверенности.

Мощным движением дон Фульхенсио вскинул голову; подушка отлетела прочь. Он изумленно уставился в зеркало: пара острых рогов и курчавый загривок составляли его новый облик. Крепко сидящие рога, беловатые в основании, в середине слоились янтарно-коричневым тоном, который заканчивался на остриях угрожающей чернотой.

Первым делом дон Фульхенсио попытался надеть шляпу, но был вынужден с досадой сдвинуть ее на затылок. В результате вид у него получился довольно вызывающий.

Поскольку наличие рогов никак не могло являться достаточным основанием для того, чтобы дисциплинированный человек нарушал привычный ход своих дел, дон Фульхенсио начал с обычной тщательностью приводить себя в порядок с ног до головы. Наведя глянец на свои ботинки, он прошелся щеткой по рогам, и так изрядно лоснившимся.

Жена подала ему завтрак с высочайшей тактичностью. Ни одного удивленного жеста, ни малейшего намека, могущего ранить самолюбие норовистого и породистого супруга. Лишь на миг промелькнула тень несмелого любопытства в робко брошенном взгляде, так и не посмевшем остановиться на чернеющих остриях.

Поцелуй в дверях был точно первый укол, полученный на смертоносной арене. Подрагивая кожей, дон Фульхенсио выскочил на улицу, готовый поднять на рога свою новую жизнь. Знакомые приветствовали его как обычно, но когда какой-то юнец вежливо пропустил его вперед, дон Фульхенсио почуял в этом движении ловкую увертку тореро. А возвращавшаяся с мессы старушенция нагло устремила на него убийственно-пронзительный взгляд, язвящий точно пика. Но едва только взъяренный дон Фульхенсио развернулся для отпора, как старая ведьма тут же скрылась за дверью своего дома, словно матадор за барьером на арене. Налетев на захлопнувшуюся перед его носом дверь, дон Фульхенсио получил такой удар, что искры полетели у него из глаз. Удар отозвался во всем теле и потряс дона Фульхенсио до глубин его души. Увы, рога были жестокой реальностью, продолжением его собственного естества.

К счастью, произошедшая перемена нисколько не пошла в ущерб профессиональным делам дона Фульхенсио. Более того, бычья напористость благодетельно сказалась на его адвокатских способностях, придав вящую силу не только обвинениям, но и защите. Восторженные клиенты стекались к нему со всех сторон. Толпы тяжущихся стремились добиться справедливости с помощью обычившегося адвоката.

Но повседневная жизнь провинциального городка, прежде такая тихая и неприметная, внезапно сгустилась вокруг него, приобретя очертания какого-то зловещего шабаша, полного заушин, каверз и проказ. Дон Фульхенсио бросался направо и налево, кидаясь на всех без разбору и без причины. И не то чтобы кто-то смеялся над его рогами, их никто даже и не замечал. Но, казалось, все старались воспользоваться малейшей его рассеянностью, чтобы тут же вонзить пару бандерилий, даже самые робкие, и те не удерживались от того, чтобы пройтись перед ним вызывающей походкой тореадора. Кое-кто из именитых сеньоров, изнемогающих под бременем своей родословной, не мог отказать себе в удовольствии пырнуть его с безопасной высоты аристократического титула. Простолюдины же, охочие до народных праздников и воскресных забав, радостно пользовались возможностью безнаказанной потешной травли. И дон Фульхенсио в слепой ярости бросался на каждого, безуспешно стараясь настичь обидчика.