Избранное

Безмятежно текла жизнь Адама во чреве у Евы, в ее сокровенном Эдеме. Согретый в нежных объятиях плоти, словно зернышко в сладкой мякоти плода, неутомимый и полезный, словно железа внутренней секреции, сонный, словно окуклившаяся личинка шелкопряда, он блаженствовал, не помышляя еще о том, чтобы расправить плотно прижатые к телу крылья духа.

И все же, подобно всем счастливчикам, он проклял в конце концов свой домашний рай и отправился на поиски выхода. Он пустился вплавь против течения, пробил головой ход, порвал живую пуповину изначальной связи.

Но обитатель и покинутая обитель не смогли существовать врозь. Со временем у них установился ритуал, полный тоски по дородовому прошлому, обряд интимный и непристойный, в начале которого Адам должен был сознательно идти на унижение. Коленопреклоненный, словно перед богиней, он молил о милости и складывал к ее ногам всевозможные дары. Затем — уже с нетерпением и чуть ли не угрозой в голосе — он весьма кстати напоминал ей про миф о вечном возвращении. После долгих уговоров Ева наконец меняла гнев на милость, поднимала Адама с колен, стряхивала пепел с его волос, снимала с него власяницу и частично впускала его в свое лоно. О, это был восторг! Но сеансы имитационной магии привели к нежелательному росту популяции. Ввиду того, что следующим актом вселенской драмы неминуемо должно было стать безответственное размножение адамов и ев, оба виновника были призваны к ответу. (Безмолвный вопль непросохшей крови Авеля еще поднимался от земли.)

Перед высшим судом Ева ограничилась слегка завуалированной застенчиво-циничной демонстрацией своих прелестей и пересказом катехизиса идеальной супруги. Недостаток чувства и провалы в памяти искусно восполнялись широким репертуаром похихикиваний, сюсюканий и ужимок. Под конец она исполнила блестящую пантомиму, изображая, как именно ей приходится рожать в муках.

Адам, напротив, был очень серьезен, он совершил пространный экскурс в мировую историю, благоразумно опустив эпизоды разрухи, массовых убийств и обмана. Зато упомянул о письменности, об изобретении колеса, о тернистом пути познания, развитии сельского хозяйства и избирательном праве для женщин, о мирных договорах и о лирике трубадуров…

Не знаю уж почему, но под конец он привел в пример нас с тобой. Он назвал нас идеальной парой и подчинил меня твоим глазам. Но вдруг вчера зажег их особым блеском, и теперь твой взгляд нас разлучает навсегда.

ВСТРЕЧА

Две точки, чтоб соединиться, не обязательно должны искать прямую. Конечно, это самый краткий путь. Но некоторые предпочитают бесконечность.

Люди попадают в объятия друг к другу и не задумываются, как это все произошло. Обычно они плутают по жизни. И лишь завидев объект, к нему стремятся, чтобы слиться воедино. И встреча эта — столкновенье двух снарядов. Удар силен настолько, что обоих отбрасывает вспять, к исходной точке. И, втиснувшись обратно в орудийный ствол, они впечатываются в свои пустые гильзы. Вот только порох уже истрачен.

Но бывает, та или иная пара отходит от этого неотменимого пути. Вначале их проект линеен и безусловно прям. Но почему-то они вдруг попадают в лабиринт. Они не могут жить в разлуке. Это единственное, в чем они уверены, но их уверенность тает в процессе поисков друг друга. И когда один из них вдруг совершает ложный ход в попытке встречи, другой проходит мимо, как будто ничего и не заметил.

ЭПИТАЛАМА

В комнате после ухода влюбленных остался отвратительный осадок любви. Повсюду мишура, увядшие лепестки, опивки вин и пятна пролитых духов. Над развороченной постелью, над смятением подушек, роятся мухами густые и пахучие слова, гуще, чем сок алоэ и фимиам. В воздухе еще жужжит: «птенчик мой», «обожаю».

Пока я мою полы и привожу в порядок постель, утренний ветерок слизывает своим эфирным языком эти тонны карамели. Нечаянно я наступаю на нераскрывшуюся розу, выпавшую вчера из ее декольте. Ах, жеманная барышня! Я так и слышу, как в истоме она просит приласкать ее, обнять покрепче. Но придут иные времена: и ей придется когда-нибудь одиноко тосковать в своем гнездышке о возлюбленном, упорхнувшим в поисках новых пташек под чужие карнизы.

Я его знаю. Не так давно он набросился на меня в лесу и безо всяких уговоров и церемоний повалил на землю и овладел мною. Так лесоруб, забавы ради, на ходу напевая похабные куплеты, срубает одним махом тонкий стебель пальмы.

МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

Она провалилась первой. Не буду ее винить, ибо края месяца нечетко виднелись вдали, искаженные желтоватыми сумерками. Хуже, что я последовал за нею, и вскоре мы оказались посреди глубокой услады.

Погрузившись в густое море клубящихся любовных пар, мы долго плыли по течению, неведомо куда. Нас несло по воле неловких ласк в бесконечной череде восторгов и медвяной истомы.

Порой мы добирались до осколка реальности, обманчивого островка, едва засахарившейся глыбы. Но длилось это лишь краткий миг. Ей удавалось всякий раз потерять равновесие и вновь увлечь меня падением в сладкую зыбь.